— Людям доставляет удовольствие даже просто смотреть друг на друга, — заметил Бентхэм и кивнул официанту, чтобы тот наполнил стаканы. Глотнул и добавил: — Только не тем, кто любит друг друга.

— А чем вы занимаетесь, когда по нескольку дней не ходите в контору? — спросил Якоб.

Бентхэм бросил на него изумленный взгляд, и Якоб почувствовал, что краснеет.

— Ага, вот вы и покраснели, как мило. Что ж, раз спрашиваете… Я иду в один маленький отель — как правило, я хожу именно туда. Маленький отель, который можно бы назвать и сомнительным, не будь он столь цивилизован, ухожен, с хорошими номерами и отличным сервисом. Туда приходят некоторые молодые люди, чтобы подзаработать денег. А я ничего не имею против платы за любовные услуги. Все дело в возрасте. Молодые люди, которые туда захаживают — они в основном студенты,^ все как на подбор, образованные, прекрасно воспитанные. Там встречаются в лобби, договариваются вместе поужинать или сходить в оперу, тем или иным путем завершив вечер. Очень разумное заведение. Вы для него слишком молоды. Или слишком стары, это как посмотреть. А то я бы вам тоже его порекомендовал.

— Но я женат, — глупо ответил Якоб.

— Вы совершенно правы, в таких делах надо быть добропорядочным, но все же без особой строгости. Кроме того, я провожу там по нескольку дней, чтобы забыть о пустоте собственного дома. Присутствие предметов, по которым читается прошлое, можно выносить далеко не всегда.

В паб вошли двое мужчин, поздоровались с Бентхэмом, встали у стойки.

— Коллеги, — пояснил Бентхэм, низко опустив голову.

«Будто хочет убедиться в собственной значимости, проверить качество своих слов, взвесить, оценить их смысл» — так думал Якоб, снова погрустнев, потому что понимал: это первый сигнал к прощанию. Он физически почувствовал, что его отправляют за кордон, выставленный им самим, и у него нет ни нужного документа, ни сил, чтобы этот кордон преодолеть.

— Не важно, — промолвил Бентхэм, — не важно, какое название ей придумать: характер, бессилие, судьба, но граница всегда существует. Ну и что вы хотите? Что вы с этим можете поделать? Ваша жизнь остается вашей жизнью. — И он улыбнулся. "Когда Грэхему казалось, что я впадаю в меланхолию, он мне напоминал: веселость есть достижение цивилизации.

Опять, кажется, Бентхэму удалось прочитать мысли Якоба. И он заворчал, заворчал — верный признак, что готов все простить.

— Со мной, во всяком случае, бороться не советую. Я сам далеко не ангел, — закончил он свою речь. Руки положил на стол, короткие, подвижные пальцы спокойны, не шевельнутся. Якоб благодарно кивнул, поднял наконец глаза и встретил взгляд Бентхэма. Будто к сердцу его приставили секундомер, Якоб чувствовал, как медленно проходят секунды, каждая — мельчайшее воспоминание, заранее оговоренное, сохраненное. И уже не страшно, что они друг друга не поймут. Якоб снова залился краской, но знал, что на сей раз Бентхэм ничего не скажет. Заметил, что дрожит, и собрал все силы. Так ощущает себя, наверное, перчатка, вывернутая наизнанку. «Но что же будет дальше, как это перенести? — взволнованно размышлял Якоб. — И как легко было с Изабель, когда заранее продуманные шаги заменили собой признание в любви».

До конторы было не больше пяти минут пешком. Мод открыла им дверь, передала весточку от Элистера и Изабель. Якоб заскочил в кабинет за ключом и свитером и, опасаясь не найти указанный адрес, остановил такси. Выйдя из машины, в нескольких шагах заметил Изабель, и тут же развеялись его опасения: какая уж там холодная встреча! Подскочила к нему, прильнула, и он радостно прижал ее к себе. Ресторан «Бенгальская тайна», где их ожидал Элистер, находился неподалеку, и он с удовольствием отметил, что Элистер сам все решил и сделал заказ, дал поесть, не задавая лишних вопросов. Устал, как видно.

Она редко выходила из дома, наверное, много работала, не встречалась с Элистером, да и вечером никуда не хотела. Казалось, так она пытается помочь Якобу; тот рано ложился в постель, хотя подолгу не мог заснуть и слышал снизу то звук закрывающейся двери, то открывающегося окна. Он был рад присутствию Изабель и рад был лежать в постели один.

Когда Элистер упал перед Изабель на колени, прижался лицом к ее ногам, Якоб из трусости сделал ему знак уходить. Они попрощались у дверей, поцеловались, Элистер погладил Якоба по голове, пытаясь успокоить, и теперь Якоб жалел, что они так скоро разошлись.

Как-то днем Элистер явился к нему в кабинет, уселся на сундук, достал зеркальце из кармана и принялся внимательно рассматривать свое отражение. Затем подошел к Якобу, сидевшему за столом, поцеловал его в самую макушку, обнял и сказал: — Ну, красивыми нас обоих уже не назовешь. Поворчал, подражая Бентхэму, погладил Якоба по голове, по виску и ушел.

Бентхэм в конторе не появлялся, Мод, как обычно, была скупа на комментарии и о Бентхэме в этот раз особо не беспокоилась, зато Якобу время от времени приносила в кабинет то кусок торта, то фрукты, то чашку чаю. Днем дел было так много, что на размышления времени не хватало. Английская инвестиционная компания заинтересовалась приобретением нескольких жилых домов в Берлине, в северной части Пренцлауэр-Берг. Линии железнодорожной компании, выставленной на продажу, находились в плачевном состоянии. Дело Миллера шло отлично, он побывал у Захар, и та ему предсказала потерю чего-то, связанного с водой, — то есть земельного участка на берегу моря, так что он сам захотел получить компенсацию, а суммы, устроившей также и его противника, оказалось достаточно для ремонта виллы в Трептове. «Знаю, — говорил Миллер, — Бентхэм считает это бессмысленным. Я слишком стар для переезда в Берлин, отремонтирую дом для себя и в итоге его продам. Так оно и бывает, если нет детей». — «Но и у Бентхэма нет детей», — возразил Якоб. «Нет, конечно. Зато у него есть молодой человек, ваш коллега. И мужества больше, чем у меня. У одиноких людей время в конце жизни течет бессмысленно. Время — это когда дети вырастают и у них тоже появляются дети. Вот голый факт: время составляют часы и дни, а потом человек умирает».

Дважды ему на работу звонил Ганс, и они решили осенью отправиться в поход; правда, Якоб считал, что поход не состоится. «Мне тебя не хватает, — сказал Ганс. — Постепенно я начинаю завидовать, что ты женат».

Вытянувшись всем телом и закинув руки за голову, Якоб каждую ночь лежал в постели и надеялся, что Изабель пока не придет. Время проходило быстро. Он лежал раздетый под одеялом, не двигаясь, будто именно так мог заставить свое тело стать послушным. Утром просыпался в поту, с облегчением видя Изабель рядом. В последнее время она разговаривала во сне, он не все разбирал, но ей, наверное, часто снилась кошка. Убедившись, что спит она крепко, Якоб вставал, бродил по комнатам, смотрел из столовой или снизу, из кабинета Изабель, в окно. Радовался, видя иногда белую лису; на пути к Хэмпстед-Хит она рылась по помойкам, и Якобу нравились ее уверенные движения и достоинство, с каким она переходила улицу, где была так — не к месту. Однажды ей досталась какая-то крупная добыча, вроде кошки; лиса протащила ее немного по тротуару и бросила. Якоб раскрыл окно, чтобы получше приглядеться, и испугался, услышав за стеной громкий мужской голос, неразборчивые слова, но явную ругань. Затем что-то с силой ударилось в стену, будто кто-то хотел ее прошибить. И наконец, второй голос — то ли совсем молодой, то ли женский. Крайне неприятно, и Якоб не мог успокоиться. Спрашивал себя, случайность ли это, или Изабель целыми днями слушает соседские свары, а ему ничего не говорит. И если так, то почему? Он совсем проснулся, чувствовал какое-то возбуждение и стыдился этого. Потом хлопнула дверь, и он пошел наверх. А в постели вспомнил, что не закрыл как следует окно, и пугался каждого звука: воры есть на свете, насилие есть на свете. Утром он с облегчением увидел, что все на месте, не тронуто.