зале стоял галдёж, но когда на сцену вышел Василич в окружении суровых станичников, наступила гробовая тишина. Люди ждали что он скажет.

— Как вам всем известно, ЭТИ — выделил он, — ушли.

В зале тут же загомонили, загикали, прорезались несколько свистунов, а кто-то даже затопал от перевозбуждения. И прежде чем успокоились, Василичу пришлось несколько раз прикрикнуть. Дождавшись тишины, он откашлялся, и добавил.

— Они ушли. Но, перед этим, выкрали нескольких наших женщин.

Мужики снова заголосили. Теперь они матерились, свистели, бряцали оружием, и судя по отдельным выкрикам, требовали немедленного отмщения.

Несколько человек выскочили на сцену, принялись что-то объяснять, перекрикивая друг друга, «В погоню!», «Убить сволочей!» «Ату их!» «Вздернуть», «Порвать» — в общем резвились как могли, но из зала не выбегали, не спешили догонять, то есть.

Не знаю, может быть мне показалось, но кричали и топали они как-то несерьезно. Если не прислушиваться, даже непонятно, радуются люди, или огорчаются. Вроде повод для радости есть — сбежали супостаты, а вроде и нет, — наших украли.

И по-видимому, ничего другого ждать не стоило, так и будут орать, да бесноваться, пока пар не спустят. А как спустят, так по домам и разойдутся. Ну, или по окопам.

Поэтому я, решив что когда всё поуспокоится, поговорю с Василичем тет-а-тет, постоял для порядка ещё пару минут, и незаметно вышел из зала.

С одной стороны, понятно его желание переложить ответственность. Но с другой, он не мог не понимать что заседать теперь будут до вечера, и слава богу, если до чего-нибудь дозаседаются.

А ведь по сути-то, всё просто, вариантов, — кроме как готовиться к очередному нападению, никаких нет. Когда вокруг такое происходит, всегда найдётся желающий отщипнуть от тебя кусочек.

Не те, — так эти. Не эти, — значит ещё какие-нибудь. Не считая кишащих вокруг кочевников и бесноватых иностранцев, мы имеем десяток городских шаек, каждая из которых, по сути, — полноценное боевое соединение. Насколько я знаю, самая крупная банда насчитывает больше двух тысяч стволов, остальные поменьше, но их много, и куда они подадутся, одному богу известно.

Успокаивает, насколько это возможно, только осознание того что наша станица не является таким уж лакомым кусочком. Мало того что расположена на отшибе, так ещё и защищена как не каждая крепость.

Мародёрам ведь что нужно? Пограбить, и желательно без особого напряга. А тут хорошо укрепленный периметр, да куча злых колхозников с автоматами.

Понятно, что патронов к этим самым автоматам немного, но оно ведь, на воротах не написано. Репутация у нас уже есть, и при наличии хоть какого-то выбора, грабить нас будут в последнюю очередь.

Иностранцы, в этом смысле, беспокоят меня куда больше. Сколько не гадаем, понять не можем что за цель у них, и чего им от нас надо. Очень, как-то, масштабно всё, но, в то же время, мелко. С одной стороны, — самолётов как грязи, техники разной, а с другой, — пустые короба и ленты. Когда впервые увидел их лагерь, подумал — всё, теперь точно конец. Сметут, и фамилию не спросят. А тут как-то жиденько. Пикапчки, пулеметики, агэ-эс вот... Скромно, в общем, не так как в начале.

Но и нам проблему с боеприпасами надо решать. Не знаю как, но надо. Наверное, это и есть то ключевое, от чего всё сейчас зависит. Хотя я даже примерных направлений, в какую сторону думать, не видел.

Город — всё, туда ход закрыт. Будь у нас самолет, тогда можно было бы что-то придумать, но самолёта нет, а значит и вариантов с его участием тоже.

Конечно у нас теперь есть свой, москитный флот. Первый говноплановый — как насмешливо отозвался о хрупких планерах кто-то из колхозных злопыхателей.

Но грузоподъемность, точнее её отсутствие, делали использование дельтапланов крайне ограниченным. Да и пилотов, умеющих обращаться с этой машиной, у нас пока не густо. А точнее всего один. Гагарин.

Пока меня не было, ему удалось довести до ума две машины, одноместную, и двухместную. Но первую почти сразу разбили, и после этой аварии количество желающих учиться пилотированию резко сократилось.

Те кто хотел, не могли по здоровью, или другим объективным причинам, ну а кто мог, тот не хотел.

Дядя Саша, например, порывался, но не смог, сердечко снова прихватило.

Олег думал попробовать, но тоже здоровье подкачало. Тут и так не каждый сможет; кто-то высоты боится, кто-то летать, кого тошнит. Трактористов — каждый второй, а вот с лётчиками, того, напряг. В общем, как был у нас один пилот, так и остался.

Естественно сам я с Гагариным не виделся, и всё это узнал со слов Василича, поэтому, пока есть время, решил исправить сиё недоразумение, и оседлав своего винтажного коня, поехал в сторону мастерских.

Спустился на центральную, с удовольствием проехал по асфальтовому тротуару до седьмой, и свернув в проулок, затрясся на кочках.

Ворота мастерской в этот раз были закрыты, и изнутри не доносилось ни звука.

Припарковав велик, я обошёл ангар кругом, рассчитывая попасть внутрь через другую дверь.

— Василий? — из проёма между двумя стенками, вылез бригадир.

— Он самый. Здорова! — я искренне обрадовался его появлению. Мужик хоть и своеобразный, но без особых проблем с головой. В отличии от многих меня окружающих. Как говорится — хорошо что не один я, Д’Артаньян.

— А мы уж думали ты всё, отстрелялся... — протянул он руку.

— Не дождетесь. — ответил я на рукопожатие. — Как тут у вас? Кипит работа?

— Помаленьку... — бригадир вытащил за собой длинный кусок скрученного вдвое провода, и перекинув его через плечо, на манер сумки, открыл дверь.

— Заходь. — пригласил он.

Не знаю, может мне показалось, но выглядел он так, будто искренне рад нашей встрече. Вроде и не общались толком, но что-то такое, дружеское, сейчас проскальзывало.

А в ангаре было темно. Особенно со свету. Темно и тихо.

— И где все? — обернулся я.

— Так нету никого. — развёл руками бригадир. — Кроме меня и Шуры.

Приглядевшись, я заметил стоящий прямо по центру аэроплан, и судя по его некомплектному виду, это был один из недостроев.

— Он у себя, всю ночь работал, отсыпается.

— Гагарин один что-ли работает?

— Со мной.

— А остальные? — в прошлый раз здесь были ещё люди, а сейчас всё выглядело