— Нет, — покачал головой Гарри. — Напротив. Видишь ли, это одно из свойств человеческой натуры. Какой смысл создавать что-либо выдающееся, если ты никому не можешь рассказать об этом? Вот почему они с удовольствием беседуют с некроскопом. Он способен оценить их гениальность. Он один может это сделать! К тому же он относится к ним с интересом — действительно хочет знать все об их выдающихся открытиях, о фантастических изобретениях, которые, наверное, еще тысячу лет не будут известны миру!

Неожиданно все это показалось Бренде очень интересным.

— Гарри, но это же великолепная идея! И она вовсе не такая жуткая, как показалось мне поначалу. Ведь некроскоп может вместо них придумать эти изобретения! Он может построить мосты, написать музыку, создать несозданные литературные произведения! Именно так и случится в твоем рассказе?

Отвернувшись от нее, Гарри устремил взгляд в морскую даль.

— Да, думаю, нечто в этом роде, — ответил он. — Над этим я еще не закончил работать...

Они продолжали идти молча и вскоре достигли Кримдона, где остановились, чтобы выпить по чашечке кофе в маленьком кафе у подножия прибрежных скал.

* * *

Сбросив с себя простыню, Гарри абсолютно голый спал в своей постели. Вечер выдался очень теплым, заходящее солнце, проникая сквозь высокие окна, продолжало ласкать золотыми лучами его маленькую квартирку. Увидев, что лоб его блестит от пота, Бренда задернула шторы на окнах мансарды, закрывая Гарри от солнечного света. Когда лицо его оказалось в тени, Гарри застонал и что-то пробормотал, но что именно, Бренде разобрать не удалось. Потихоньку одеваясь, она вновь вспоминала прошедший день. Она думала также о другом времени, и в памяти ее возникали картины того, что происходило за долгие годы их с Гарри знакомства.

Сегодня все прошло хорошо. Наконец-то Гарри поговорил с ней о... о том, что его тревожило. Он приоткрыл свою душу, поделился тем, что было у него на уме. После беседы о его будущем рассказе он, казалось, вздохнул с облегчением и выглядел почти счастливым. Бренда даже не могла себе представить, что нужно сделать, чтобы он был вполне счастлив. Он сказал, что у него “забита голова”. Забита чем? Его писательством? Возможно. Но она никогда не видела его совершенно счастливым. Если такое и случалось, то он ничем этого не проявлял...

Она оборвала свои мысли и вновь стала думать о прошедшем дне.

От Кримдона они прошли еще около мили — до более-менее пустынного участка побережья, где разделись и искупались. Поблизости никого не было, а издали их нижнее белье вполне можно было принять за купальники. Они какое-то время дурачились и плавали в море, но потом на берегу появился какой-то старый бродяга, и они решили, что пора двигаться дальше. Торопясь одеться, пока старик не подошел слишком близко, они как могли отжали белье, поскольку им оставалось пройти совсем немного. Автобус, курсировавший в Хартлпуле между старым и новым районами города, довез их до порога трехэтажного дома, построенного в викторианском стиле, в котором Гарри снимал квартиру в мансарде. Бренда приготовила несколько сэндвичей, потом они приняли душ и вновь занялись любовью. Секс доставлял им истинное наслаждение — они еще ощущали запах и привкус морской соли, теплые лучи солнца делали их тела более горячими, и каждый их порыв, любое желание представлялись им совершенно естественными. Летом Гарри особенно нравился Бренде — он избавлялся от своей обычной бледности, а его стройное тело казалось как никогда мускулистым.

Дело было не в том, что в другое время Гарри казался слабаком — он всегда мог постоять за себя и не принадлежал к числу тех, кто легко сносит обиду. Дважды Бренда была свидетельницей его драк с настоящими громилами, и в обоих случаях амбалы терпели поражение и убегали в синяках и ссадинах. Бренда втайне гордилась, что в обоих случаях она была причиной его яростных битв. Гарри равнодушно воспринимал колкости, направленные в его адрес, — он просто не обращал на них внимания, делая вид, что не слышит их, но он не мог стерпеть оскорбительных замечаний в адрес Бренды или обращенных к нему в ее присутствии. В такие минуты он превращался в другого человека, грубого, быстрого, резкого. И все же его искусство самообороны, умение драться иногда приводили ее в недоумение — это было одной из его невероятных способностей, одним из тех даров, которыми он владел в совершенстве.

Точно так же она относилась к его искусству заниматься любовью и к писательскому дару. Бренда рассматривала их именно в таком порядке.

Гарри было шестнадцать лет, когда они впервые занялись любовью, во всяком случае по-настоящему, но он был готов к этому задолго до того дня. И как она сказала ему на берегу, он очень быстро в совершенстве овладел искусством секса. Неискушенная в таких вопросах, Бренда думала, что есть только один способ занятий любовью, но сексуальный репертуар Гарри оказался поистине неисчерпаемым. Она и в самом деле поначалу была почти уверена, что кто-то научил его всем этим премудростям. Но в конце концов она отказалась от таких мыслей и пришла к выводу, что Гарри просто не по летам рано развит. По какой-то необъяснимой причине Гарри от природы был наделен целым рядом умений и навыков — он владел ими, можно сказать, в совершенстве, хотя никто и никогда его не обучал.

А что касается писательской работы...

В один прекрасный день Гарри признался себе, что его английский чрезвычайно плох, из-за него он едва не лишился возможности учиться в Техническом колледже, когда провалил экзамен по английскому. Теперь, однако, все было по-другому. Он много работал, но когда он успел? Бренда не видела, чтобы Гарри занимался английским языком, да и другим предметам он, казалось, не уделял особенно много времени. Но факт оставался фактом: в свои восемнадцать лет Гарри был писателем, причем настолько плодовитым, что его произведения печатались под четырьмя разными псевдонимами. Писал он, правда, только короткие рассказы, но книги его моментально раскупались, а сейчас, насколько знала Бренда, он работал над романом. Его раздолбанная подержанная машинка стояла на маленьком столике возле окна. Однажды, заглянув к нему без предупреждения, Бренда застала его за работой. Это был один из немногих случаев, когда Бренда видела, что Гарри чем-то занимается. Поднимаясь по лестнице, она услышала стук клавишей пишущей машинки. Потихоньку прокравшись через крошечную переднюю, она заглянула в дверь. Гарри сидел за столиком, подперев рукой подбородок, о чем-то глубоко задумавшись — иногда он улыбался сам себе под нос. Потом вдруг выпрямлялся, печатал двумя пальцами несколько строк, кивая головой, задумчиво улыбаясь и время от времени выглядывая в окно на пейзаж за дорогой.

Бренда постучалась, привлекая его внимание, и вошла в комнату. Гарри обрадовался ей, быстро убрал бумаги, и больше она их не видела, однако, взглянув На заправленный в машинку лист, успела прочитать заглавие: “Дневник повесы XVII века”.

Уже потом она вдруг подумала: что может знать Тарри о семнадцатом веке (это Гарри-то, который почти не знал истории и всегда имел по этому-предмету наихудшие оценки!) и что ему известно о самом предмете романа — о повесах?..