— Не надо, — сказал он, — не кричи.

— Все в порядке. Я больше не буду.

Он был поочередно то груб, то нежен — ему хотелось передать ей как можно больше опыта. Он намеревался вынуть пенис перед эякуляцией, но она не отпускала его и так горела внутри, что он не смог преодолеть соблазна.

Кончив, он поспешно оделся, чувствуя себя виноватым. Она тоже привела себя в порядок. Затем он отпер дверь и убедился, что в классе никого нет.

— Послушай, — сказал он, когда она вышла из кладовой, — послушай…

— Все в порядке, — отозвалась она. — Я никому ничего не скажу. Теперь я знаю, и я никому не скажу.

Он взял ее ранец и помог ей надеть его. На этот раз подол не задирался, и хотя она улыбалась, но не обернулась в дверях. Он смотрел, как она идет по коридору и пересекает площадку для игр, как обычная школьница, возвращающаяся домой после уроков.

Разве мог он рассказать Тоби или Шерон об этом? Они же никогда его не поймут. Вопрос о том, что нужно женщине, всегда был для мужчин непостижимой тайной, но ведь и сами мужчины оставались тайной для женщин. Откуда женщинам знать мужские желания? Их никогда не пронизывал тот же воющий ветер, они никогда не держали руку в таком же пламени. Они не имеют ни малейшего представления о том, как мужчины сто раз в день ощущают прохладную ласку окружающего мира, щекочущего своими изящными пальцами их вожделеющие души? Что они знают об этом? Они не могут понять, почему мужчинам так трудно управлять своими импульсами.

На какой-то момент он почувствовал, что разделяет свойственный пророкам Ветхого Завета гнев на женщин за то, что они обладают неограниченной властью даровать или не даровать жизнь, дразнить и отказывать, манипулировать тобой, унижать, стыдить, осуждать.

— Больше я к Тоби не пойду, — заявил Том, вернувшись в квартиру Шерон. — Не хочу больше иметь с ней ничего общего.

— Он сердится, — прокомментировала Шерон.

— Раньше он здоровался при встрече, — заметил Ахмед, развалившийся в любимом кресле Тома с бутылкой «Маккаби».

— Мне казалось, что ты не пьешь пива, — парировал Том, доставая из холодильника еще одну бутылку и завалившись с ней на диван рядом с Шерон.

— Что она тебе сделала? — спросила Шерон.

— Ничего. В том-то и дело. Это пустая трата времени. Болтаем и болтаем, и все об одном и том же. Считается, что это должно помочь. Ничего подобного. Это место набито женщинами со склонностью к тем или иным дурным привычкам, правильно? Ну, так некоторые из них имеют склонность к болтовне, только и всего.

— Ты прав! — воскликнул Ахмед, размахивая бутылкой. — А хуже всех эта старуха. Она хочет снять с твоего мозга оболочку, как кожуру с апельсина.

Том содрогнулся:

— В общем, больше я туда не пойду.

— Это мы уже слышали, — заметила Шерон.

— Бери пример с меня, — сказал Ахмед. — Держись от них подальше. Этот их центр — прямо зал ожидания для джиннов. Шерон и Тоби изгоняют их из своих клиенток, так что они сидят и ждут, когда появится кто-нибудь вроде тебя и меня, чтобы вскочить нам на спину. Это нездоровое, вредное место, поверь мне.

— У тебя уже ум за разум заходит, — сказала Шерон.

— Ты смеешься надо мной? Тебе мало того, чего ты насмотрелась сегодня? Тебе мало? Слушай, Том, вот эта твоя подруга думает, что, раз она работает в том заведении, у нее иммунитет. Но теперь она должна переменить свое мнение.

— О чем это он? — спросил Том.

— А, ни о чем.

— У тебя симпатичная прическа, Ахмед, — сказал Том.

— И этот тоже смеется надо мной? Да? Слушай предсказание. Придет день, когда у тебя тоже будет такая прическа. — Араб свирепо уставился на него.

Почувствовав, что разговор принимает слишком серьезный оборот, Шерон сменила тему:

— Ахмед перевел новую часть рукописи и хочет рассказать тебе об этом. Я достану еще пива.

— Это трудная работа, — произнес Ахмед необычным для него приглушенным тоном. — Чем ближе к центру спирали, тем мельче становятся буквы и тем труднее их разобрать, а информации все больше, и она мне кажется очень важной. В прошлый раз я говорил, что после смерти Иисуса на кресте в их движении произошел раскол. Брат Иисуса Иаков хотел возглавить движение, а Магдалину оттеснили. У могилы они пытались уговорить Марию признать Иакова как воскресшего Иисуса. Она отказалась. Тут появился еще один деятель, который, как пишет Мария, был на побегушках у Кайафы. Он был фарисей. Мария отзывается о нем как о Женоненавистнике и Лжеце, принявшем христианство и пытавшемся свалить всю вину за срыв их плана на Сиккари — Иуду Искариота. Иаков поехал вместе с этим деятелем в Дамаск. По пути к этому человеку, Лжецу, пристал демон, или джинн, притворившийся призраком Иисуса. И после этого Лжец стал утверждать, что говорил с Иисусом и тот уполномочил его выступать от его имени… Хотя она не упоминает имени этого человека, называя его Лжецом, Женоненавистником и так далее, я думаю, что это был Саул, который сначала преследовал Иисуса, а потом стал Святым Павлом. Мария пишет и еще об одном конфликте, вспыхнувшем в рядах движения. Лжец стремился выбросить из учения Иисуса то, что не нравилось ему как Женоненавистнику. Иаков и Мария установили временное перемирие и договорились изгнать Лжеца из Иерусалима. Это им удалось, и он отправился на запад. В Эфесе его избили, а на Крите сбросили в море, поскольку знали, что он собой представляет. Тогда он поехал в Коринф, а оттуда в Рим, обращая в христианство язычников.

— Но если Лжецом был Павел… — начал Том.

— Значит, он добился своего. Стал великим апостолом христианской Церкви. И остается таковым по нынешний день.

«Они переломили ему голени. Они переломили ему голени».

— Но если это тот самый человек… — продолжил Том. «Они переломили ему голени». — Я хочу сказать, если это тот самый человек…

— То что? — спросила Шерон, протягивая ему бутылку пива.

— Ничего, — ответил он, отмахнувшись от пива. — Ничего. Я устал. Я завалюсь спать, если вы не возражаете. Неважно себя чувствую.

Оставив Ахмеда и Шерон в гостиной, он прошел в спальню и разделся. Неожиданно его пробрал холод и стало трясти, как в лихорадке. Он укутался в простыню, свернулся калачиком и уснул под бормотание Ахмеда, доносившееся из гостиной.

Проснулся он от холода. За окном завывал ветер. Ветви ясеня, росшего на другой стороне улицы, скрипели. Он сел на постели, с недоумением озираясь. Женщина, спавшая рядом с ним, пошевелилась и протерла глаза. Это была Кейти. Он был дома, в Англии. И рядом с ним лежала Кейти, прижимаясь к нему, чтобы согреться.

— Ты что? — пробормотала Кейти.

Она никак не могла стряхнуть с себя сон и полностью проснуться. От нее исходил успокаивающий запах дремоты и сонного дыхания.