Тридцать часов я не спал и не ел. Я испачкался, сидя на полу в тюрьме округа. Я думал об оставленной в раковине грязной посуде и не мог дождаться, когда помою ее. Обычно я не так усердно отношусь к домашним обязанностям. Но теперь меня утешала сама мысль о том, чтобы сделать что-то повседневное и привычное, разобрать беспорядок, который мне по силам.

Когда я скинул с себя комбинезон и расписался в документах, охранник подвел меня к лифту, ведущему в подземный гараж. Раскрылись двери, и я сразу же увидел агента особого назначения Роберта Нордландера у автомобиля.

– Ну, как провели вечерок? – спросил он с усмешкой, пародируя манеры южан.

– Замечательно.

Я спросил Нордландера, как вернуть отобранные у меня вещи. Словно по волшебству, он вынул откуда-то пластиковый пакет с моим телефоном и некоторыми другими вещами, которые у меня нашли в карманах во время ареста. Пакет уже был распечатан, и пока я доставал телефон, Нордландер не сводил с меня глаз. Когда у меня отобрали телефон, он был полностью заряжен, и я помню, что выключил его. Теперь же он был полностью разряжен. Вот дерьмо. Как мне теперь добраться домой, если я никому не могу позвонить и попросить забрать меня?

– Подвезти? – предложил Нордландер.

Мой дом находился километрах в шестнадцати от здания суда. Я посмотрел на удобно припаркованную машину Нордландера. У распахнутой двери водителя, разглядывая меня через автомобиль, стоял его напарник.

Я задумался. Уж очень мне хотелось попасть домой.

– Ну ладно.

– Тогда повернитесь, мне нужно снова надеть на вас наручники.

Я попытался было возразить, но он защелкнул на моих руках наручники и усадил на заднее сиденье. От него сильно пахло лосьоном после бритья, его пистолет промелькнул в нескольких сантиметрах от моего лица. Обойдя автомобиль, он сел рядом со мной.

Мы выехали из гаража и направились к моему дому.

Некоторое время мы молчали, но через несколько минут Нордландер наклонился и сказал:

– Хотите один бесплатный совет?

Я замялся. Затем с ноткой сарказма в голосе ответил:

– Валяйте?

– У нас все записано про вас. Лучше вам обратиться к федеральному прокурору США и заключить сделку.

Я не понимал, о чем говорит Нордландер, и слишком устал, чтобы пытаться разобраться. Приехав домой, я принял душ и позвонил детям. Они расстроились, но я уверил их, что волноваться не о чем. Потом позвонил матери. В последнее время у нее ухудшилась память, и она часто все путала, поэтому я постарался описать случившееся как можно проще. Я сказал, что это какая-то ошибка, которая будет исправлена. Наконец я позвонил отцу.

– Чарли! Я только что говорил с Крисом Джастисом. Это полная чушь! – воскликнул он.

– Я на самом деле не понимаю, что происходит.

– Я занимаюсь продажей недвижимости пятнадцать лет. В середине 2000-х любой банк мог выдать тебе любой кредит, если у тебя хотя бы прослушивался пульс! Они наживались на этом так, как тебе и не снилось.

– Так ты думаешь, все будет в порядке?

– Конечно. Только не вешай нос. Мы выведем этих ублюдков на чистую воду. Перешли все, что у тебя есть, и не волнуйся так сильно.

– Спасибо, папа. Я люблю тебя.

– И я тебя люблю, Чарли.

На следующее утро я поехал, как мне было приказано, в офис Кэйрен Фрэнкс в Государственном учреждении Гринсборо. Она была назначена моим «досудебным инспектором», что бы это ни значило. Миссис Фрэнкс отнеслась ко мне любезно, хотя в ее обязанности, в частности, входило надежно закрепить браслет наблюдения у меня на ноге. Я спросил, есть ли у них другие цвета, кроме черного. Она вежливо рассмеялась, хотя, должно быть, слышала эту шутку много раз.

Мне разрешили перемещаться только в пределах Среднего округа Северной Каролины. Мне нельзя было покидать дом до восьми утра, и я должен был возвращаться к семи вечера. Если мне понадобится посетить другое место, то нужно получить разрешение. Без возможности свободно перемещаться я не мог зарабатывать деньги, а значит, не мог платить за квартиру и помогать детям.

Новости о моем аресте разошлись повсюду: о нем трубили в газетах и по телевидению, его обсуждали в регулярно читаемых мною блогах. Те же средства массовой информации, которые недавно наперебой хвалили меня за достижения, теперь, казалось, с каким-то злорадством сообщали о моем «падении». Многие просто перепечатывали официальное сообщение о «мошеннической ипотечной схеме», как будто моя вина уже была доказана. Ни один журналист не потрудился даже связаться со мной.

Я понял, что люди, посмотревшие «Бегом по Сахаре» и решившие, что я самолюбивый болван, охотно верили и в то, что я совершил преступление. Я видел комментарии в Интернете: «Вот видите, я же говорил, что он мудак», «Он украл миллионы в этом фонде пресной воды», «Он сжег свою недвижимость, чтобы получить деньги», «Преступная карьера!», «Мошенник!». Некоторые даже предполагали, что я украл деньги, чтобы профинансировать забег по Сахаре, как будто Мэтту Деймону были необходимы мои наличные, добытые преступным путем.

Я всегда считал, что меня не заботит мнение окружающих. Но я ошибался. Такие комментарии и отзывы серьезно задевали меня. Но я знал, что оправдываться бесполезно. Мои отговорки только подлили бы масла в огонь.

С другой стороны, у меня появилось и много защитников. Друзья предлагали помочь мне с детьми. Другие выступали в средствах массовой информации и слали письма в местные газеты, описывая меня как хорошего человека. Некоторые присылали мне запеканки и пирожки. Я постоянно слышал: «Чарли, мне так жаль», как будто бы у меня обнаружили смертельную болезнь в последней стадии. Мне не хотелось, чтобы меня жалели. Я ненавидел жалость и беспокойство в их глазах. Я сам начинал их утешать и говорить, что все будет хорошо.

Потом я предстал перед судьей в Норфолке, который должен был объявить дату слушания моего дела. После недолгого выступления он заявил, что ввиду моих скромных доходов я могу получить общественного адвоката. Я сказал, что отказываюсь от него. Потом мне велели пройти к своему «досудебному надзирателю». Я поприветствовал женщину за столом и спросил, правильно ли я зашел. Она не поднимала головы. Я ждал. Она взяла какую-то бумагу и без всякой интонации и пауз начала зачитывать длинный список того, что мне можно, а чего нельзя.

Закончив, она наконец-то посмотрела мне в глаза:

– Если нарушите, я лично посажу вас за решетку до начала заседания.

Я кивнул.

– Дальше по коридору, – показала она. – Анализ мочи.