Пол, офис которого находился в Роли, был примерно моего возраста и увлекался велосипедом. Мне он показался немного тихим и скрытным для юриста, но я надеялся, что в деле он себя покажет. В области недвижимости у него было мало опыта. Но я подумал, что раз уж мы с отцом смогли выяснить кое-какие подробности моего дела, то Пол и подавно сможет.

Слушание моего дела началось 28 сентября 2010 года. Обвинитель назвал меня лжецом сотню раз и разглагольствовал по поводу моего образа жизни, как будто я занимал пентхаус на Ривьере. Аудиозапись длиной полминуты проигрывалась снова и снова. Я терпеливо ждал, пока мое дело предъявит адвокат. Но с каждым днем меня все больше беспокоило его поведение. Он скорее заботился о том, чтобы не оскорбить судью, и не использовал те наши наработки, которые, по моему мнению, должны были произвести самое большое впечатление. Он не спрашивал Нордландера о его выступлении перед Большим жюри. Он даже не оказывал давления на Джона Хеллмана, моего ипотечного брокера, которого вызвал обвинитель и который уже признался в своей вине, хотя еще и не получил приговора. В частности, он надеялся, что ему смягчат приговор, если он обвинит меня.

В какой-то момент у меня появилась надежда, когда мы обсуждали дело с Полом и я рассказывал ему о разговоре с Нордландером, подвозившим меня домой после ареста. Пол пришел в ярость. Он сказал, что заковывать меня в наручники и бросать в машину после освобождения – это незаконное лишение свободы и что последующий допрос был также незаконен, поскольку отсутствовал мой адвокат. Пол упомянул об этом случае в суде, но хотя судья вроде бы и настроился против Нордландера, из этого ничего не вышло.

Шесть долгих дней предъявления путаных свидетельств об ипотеке, кредитах и банковских распоряжениях измотали всех, в том числе, похоже, и судью. Некоторые члены жюри клевали носом, затем резко просыпались и оглядывались, с разочарованием замечая, что до сих пор находятся в душном помещении и вынуждены выслушивать какой-то бред о кредитной политике, факсах и нотариусах. Ближе к окончанию я пришел к мысли, что Крис Джастис был прав. Из этого не выпутаться. К чести Пола будет сказано, я также понял, что и он ничего не может с этим поделать.

Во второй половине дня 8 октября 2010 года в присутствии родных меня признали виновным по двенадцати пунктам, в том числе в банковском мошенничестве, мошенничестве с использованием электронных средств сообщения и мошенничестве с использованием почты. Что любопытно, меня признали невиновным в предоставлении ложных сведений при подаче заявки на кредит. Первой моей реакцией было облегчение: знание лучше незнания. Но потом я повернулся и увидел, как плачет моя мать. От ее слез у меня разрывалось сердце. Я знал, что перенесу это испытание, но не был уверен, справится ли она.

Судья позволил мне вернуться в Гринсборо и ожидать там три месяца до 10 января – начала исполнения наказания.

Я разобрал вещи в квартире, сдал их на хранение и переехал к своему другу Чипу Питтсу. Я старался проводить как можно больше времени с Бреттом и Кевином. Я постоянно обнимал их, словно пытаясь накопить побольше любви на черный день. Я также часто посещал мать, стараясь объясняться с ней простыми фразами и говорить о чем-то нейтральном, хотя беседа неизбежно скатывалась к обсуждению тюрьмы. Казалось, она тает у меня на глазах. Если меня посадят, я не был уверен, что, выйдя на свободу, увижу ее снова.

В довершение всех бед Бретта задержали за распитие спиртных напитков за рулем на территории Университета Северной Каролины в Гринсборо. Содержание алкоголя в его крови оказалось ниже допустимого, но, поскольку он был несовершеннолетним, университет временно отчислил его. Впереди была неопределенность, и я беспокоился, что в мое отсутствие он наделает еще больше ошибок.

В недели, последовавшие после приговора, моя потребность в беге превратилась почти в маниакальную страсть. Я словно снова перенесся в те годы, когда боролся с зависимостью, и мне казалось, что я умру, если не буду бегать. Ничто больше не ослабляло моего напряжения. Я бегал день за днем, с яростью преодолевая один километр за другим, не обращая внимания на боль в лодыжке, которую натирал браслет наблюдения. Однажды я вышел на дорожку и вдруг испытал такую резкую боль, что не смог сделать больше ни шага. Я впервые заметил неприятное ощущение в правом колене после падения во время марафона Баркли в Теннеси за несколько недель до ареста. Боль постепенно усиливалась, но я преодолевал ее до тех пор, пока терпеть уже не стало сил. В страхе я отправился к врачу. Он сказал, что у меня разрыв мениска и что нужно принять меры до того, как я отправлюсь в тюрьму. Травма требовала более сложного и рискованного вмешательства, чем в других случаях. В колене мне должны были проделать крохотные дырочки, травмировав его еще больше, чтобы в дальнейшем оно заживало само по себе. Врач сказал, что сейчас оно работает в неполную силу.

Во мне что-то щелкнуло, словно сдвинулась щеколда замка. Я начал задумываться о выпивке и наркотиках. Я уже несколько лет не видел снов о том, как «употребляю», но теперь они снились почти ежедневно. Часто просыпался в поту и слезах, уверенный, что сорвался. Я знал, как избавиться от этой боли внутри себя. Несколько бокалов, немного понюхать. Было бы так легко обрести покой, хотя бы ненадолго. Но понимал, что, если меня застукают, мое положение станет только хуже, но не мог подавить желание.

Мне сделали операцию, и моя знакомая Лиз повезла меня домой. После предыдущих операций я употреблял только ибупрофен и некоторые другие противовоспалительные средства. Я знал, что не могу рисковать и использовать сильнодействующие препараты – на них можно было подсесть. Но на этот раз, когда Лиз предложила заехать в аптеку и купить обезболивающие по рецепту, я согласился.

Мы вернулись в дом Чипа, и она выложила пузырек с таблетками на кухонный стол, после чего усадила меня на диван с подушками и поставила рядом еду и напитки. Чип уехал из города на несколько дней, так что Лиз пообещала заглянуть позже и проверить, как у меня дела. Я почти сразу же заснул и проснулся от того, что сильно захотел в туалет. Я схватил костыли, слишком резко поднялся и едва не потерял сознание от боли.

Мне было гораздо хуже, чем после прежних операций. Я поковылял к туалету и по дороге заметил флакон с таблетками. Я смутно помнил, как мы заезжали в аптеку. Вернувшись из туалета, я подошел к кухонному столу и взял таблетки. «Ок-си-ко-дон», – прочитал я по слогам. «Окси» плюс что-то еще звучало как вполне подходящая вещь. Я никогда не увлекался таблетками, но у меня было много знакомых, которые регулярно принимали какие-то лекарства. На этикетке было написано: «Не употреблять алкоголь вместе с этим лекарственным средством». Алкоголь!

Я вроде бы видел пиво в холодильнике. Я подошел к холодильнику и заглянул в него. И действительно, там стояли две бутылки. Я взял одну и поставил на стол рядом с таблетками. «Светлый эль Sierra Nevada» – звучало освежающе. Затем сел за стол и посмотрел на пиво с таблетками, потом встал и снова взял бутылку. Она была на удивление холодной. Мне нравилось ощущать в руке эту прохладу. Затем я еще раз изучил этикетку лекарства: «1/2 таблетки каждые 4 часа по необходимости». Флакон был довольно большой.