Эовин застыла неподвижно, закусив губу. Теплый эфес лежал в ладони.

Нет, она не опозорит роханскую кровь постыдными воплями и рыданиями! Если здесь ей суждено принять последний бой, что ж, да будет так. Пусть никто не сложит песен о ее гибели, пусть ее никто не оплачет (старшая сестра не в счет; небось и приданое-то, мамой оставленное, давно уж себе прибрала)… Да, да, пусть! Она будет сражаться на этом холме так, как сражались герои Исенской Дуги и Хелмского Ущелья!

Тем временем харадримы, казалось, оправились от неожиданности. Похоже, их не слишком пугал вид надвигающейся вражьей орды, — очевидно, они знали, с чем придется столкнуться. Засвистели бичи; стражники в полном вооружении наводили порядок. Рабов десяток за десятком, сотня за сотней гнали к здоровенным шестиколесным возам — очень странным возам, с высоченными крутыми бортами и громадными колесами с толстыми ободами и спицами.

— Ото! — Серый удивленно поднял бровь, разглядывая странные сооружения.

Больше всего они напоминали поставленные на колеса деревянные коробки.

Никаких признаков того, что в них должны запрягать лошадей. Кроме того, суетящиеся вокруг возов мастеровые быстро и сноровисто прикрепляли к ободам колес длинные, сверкающие серповидные клинки, каждый длиной в три, а то и в четыре локтя. В верхней части шел ряд узких отверстий, вроде как бойниц. Борта обиты мокрыми шкурами.

Во взгляде Серого что-то блеснуло.

— Они совсем обезумели, — шепнул он ничего не понимавшей Эовин. — Ничего у них не выйдет. Завязнет вся эта громада…

— Внутрь! Внутрь! Все внутрь! — прервал его речь вопль полутысячника.

Сзади борт воза открывался, словно настоящие ворота. И длиной эта повозка, самое меньшее, вдвое превосходила знакомые Эовин телеги. Шириной, кстати, тоже.

На уровне груди от одного борта до другого тянулись поперечные жерди — так, что можно было налегать и руками, и грудью. Над головами — дощатый потолок. Снизу боевую повозку защищали подвешенные на цепях доски — чтобы не поразили стрелой.

— Ну и придумают же!.. — Губы Серого кривились в усмешке.

— Ваше дело — катить все это! — проорал командир-тхеремец. — Часть внизу — толкает. Часть наверху — бьет врага стрелами и копьями!

— И все? — спокойно осведомился Серый. — А как тут поворачивать?

Оказалось, что поворотной сделана передняя ось…

— За мной. — Серый первый шагнул внутрь.

Наверху и в самом деле нашлись луки, копья, топоры на длинных рукоятках и очень много стрел. Всей сотни Серого хватило лишь на четыре боевых повозки.

— Не отставай, — бросил он Эовин, расставляя своих людей по местам и ободряя павших духом. Девушка заметила, что вокруг себя сотник собрал самых сильных и крепких. И еще — она, Эовин, была единственной девушкой, попавшей в одну команду с Серым.

— Там, внизу, — орал снаружи тхеремский глашатай, — ваша свобода! Все, кто вернется в лагерь — станут свободными и полноправными тхеремцами! Все, кто струсит и побежит — будут преданы лютой смерти! Выбирайте сами: свобода или шакалья яма!

Вдоль длинной гряды холмов выстроилась нескончаемая шеренга боевых повозок. Все тхеремцы остались во второй линии. Началось ожидание…

— А может… — тихонько шепнула Эовин Серому, — может, всех харадримов… их же стрелами… да и бежать?

— Нет. — Серый даже не повернул головы. — Те, кто будет думать о спасении — погибнут.

— Но почему… — начала было Эовин, и тут оказалось, что схожие мысли приходят в дурные головы одновременно.

С одной из повозок в харадримов густо полетели стрелы. Воз заскрипел и тронулся с места, направляясь прямо к группе харадских всадников. Двое или трое из них упало под стрелами — но оказалось, что тхеремские воители хорошо подготовились к подобным неожиданностям. Прямо под ноги невольникам полетели утыканные гвоздями доски — и не одна, а десятки. В мгновение ока мятежники оказались в колючем кольце. Крики и вопли наступавших с разбегу на гвозди… проклятия… и повозка остановилась. Затем началось самое страшное.

Подступиться к возу было невозможно, и вперед выдвинулись харадские пращники, заложив вместо камней в ременные петли какие-то дымящиеся глиняные горшочки. Летели эти штуки недалеко и медленно, однако, разбиваясь о доски, вспыхивали чадящим ярко-рыжим пламенем.

Эовин вскрикнула от ужаса.

Воз запылал как-то сразу весь, от колес до крыши, струи жидкого огня текли по сырым шкурам; воздух наполнило непереносимое зловоние. Дикий предсмертный вой рвался из рдяного нутра; людям осталось жить несколько мгновений, их прикончит даже не огонь — но едкий черный дым…

Остальные невольники, все, сколько их было, окаменев, смотрели на жуткое зрелище. Да, харадримы шутить не умели.

Крики стихли. Слышался только треск пламени. Девушка покосилась на Серого: сотник стоял, скрестив на груди руки, и молча взирал на пожарище.

На лице его застыло странное выражение — словно он уже видел нечто подобное… нечто очень похожее… и тогда ему тоже было очень больно…

— Смотри-ка, запалили зачем-то? — удивился Маленький Гном при виде взвившегося впереди пламени.

Друзья ненадолго остановились перевести дух. Все-таки сейчас предстояла нешуточная схватка, и лучше поберечь силы.

— Запалили, и ладно, — махнул рукой Торин, — лишь бы нам это помогло.

— Едва ли, — с некоторым унынием отметил Фолко. — Сам видишь, невольников-то внутрь этих дурацких штуковин загнали! Знать бы еще зачем… Что же теперь — заглядывать в каждый такой воз и осведомляться; прошу прощения, судари мои, а нет ли здесь некой Эовин Роханской?

— Надо будет — заглянем, — посулил Малыш.

Им предстоял последний бросок. Но — по совершенно гладкой и ровной, как стол, луговине. Впереди торчало одно-единственное дерево — и на его ветвях уже обосновалась целая стая голошеих стервятников — пожирателей падали…

— То-то будет им поживы, — мрачно заметил Маленький Гном. — Ну, так что теперь? Встанем во весь рост — и вперед?..

— Вперед, вперед… Э, похоже харадримы на том костре человечину жарят!

— Торин сжал кулаки.

— Эовин там нет! — вырвалось у Фолко.

— Но есть другие, ничуть не хуже, — сурово молвил Торин. Фолко лишь тяжко вздохнул и скрипнул зубами. На сердце было черным-черно, и он как-то даже невольно начинал забывать о том, что они и сами очень даже могут не вернуться из этого боя, выдержав сперва атаку тхеремцев, а потом наверняка — той таинственной серой армады, что надвигалась с юго-востока. Неужто и в самом деле перьерукие?..

— Если в открытую — то пойдем, а не побежим. — Торин лишний раз тронул топор — легко ли вынимается! — Побежим если — даже последний глупец поймет, что дело неладно. А так… может, и проскочим…

— Безумие, чистое безумие… — пробормотал Фолко, не сводя глаз с пылающего воза. — Пожалуй, побезумнее даже, чем тогда, с Олмером… у Болотного Замка…