– Вставайте. – сказала она, вытирая лоб. – Как же я устала!

– Что тут у вас происходит? – вверх по склону торопливыми шагами взбежал Шлиссенджер. Увидев девушку, он остановился как вкопанный и удивленно уставился на нее. – Откуда ты, прелестное дитя? – в его голосе, несмотря на насмешку, зазвучали резкие недовольные нотки. – Я тебе куда приказал идти?

– Разве отсюда, выйдешь? – безнадежно махнула она рукой.

Только тут я поймал себя на мысли, что они разговаривают по-русски, и ничуть меня при этом не стесняются. Я уже давно кое о чем догадывался относительно этой парочки, но если бы я взялся сразу осмысливать все, что мне довелось увидеть и услышать за последние два часа, то, думаю, клинический исход был бы мне обеспечен.

Я выбрался из-под тела своего противника и склонился над ним. Его лицо недаром показалось мне знакомым. Это был Лабриман, невероятно изменившийся и как-то весь распрямившийся перед смертью. Он исхудал и осунулся, тонкий нос с горбинкой был обтянут прозрачной кожей.

Я невольно перевел взгляд на Машу. Она тоже выглядела далеко не лучшим образом, одежда была оборвана, лицо грязно и измучено. Маша болезненно щурилась на солнце. И этой испуганной, потерявшеюся в горах девочке Шлиссенджер вычитывал мораль.

– Твое дело было выходить через Лхасу.

– Но я не смогла. – покачала она головой. – Мы сбились.

Презрительная улыбка скривила губы Абрахама.

– Какое мне до этого дело? У тебя был приказ. Кто теперь передаст мою информацию?

– Эйб, прекрати немедленно! – вспылил я. – Что ты себе позволяешь? Она же совсем ребенок… к тому же полностью истощена!

Шлиссенджер полоснул меня холодным взглядом и отвернулся.

– Этот ребенок, в отличие от вас, – процедил он сквозь зубы, – провоевал все шесть лет, и еще два года до этого провел в тренировочных лагерях для диверсантов. В Тибете она не первый раз. Советую посмотреть Лабриману не в лицо, а в затылок. Хороший выстрел, правда? Так что руки у нее не дрожат. Я знаю, чего требую.

– Я могу все объяснить. – вяло сказала Маша.

– Оправдываться будешь не здесь и не передо мной. – оборвал ее Эйб.

Он направился к ручью, набрал во фляжку воды и, вернувшись, протянул ее девушке.

– Попробуй рассказать, как вы сюда попали.

– Я не знаю. – мрачно заявила она. – Когда вы приказали мне уходить, я промедлила. Из-за Лабримана, он от меня не отходил. Пришлось взять его с собой. Целые сутки пропали…

– Понятно, – кивнул Эйб, – ты опоздала и пересекла вместе со всей экспедицией границу внутреннего круга.

– Какого еще внутреннего круга? – встрял я.

– Не важно. – отмахнулся мой спутник. – Продолжай.

– Возвращались мы вроде бы так же, как пришли. – продолжала Маша. – Как сюда забрели – ума не приложу! В лесу так лешие людей крутят. Уже неделя… Все бродим, бродим… Одни камни. Мулы сдохли. Есть нечего, а главное – пить.

– Неделя? – в изумлении воскликнул я. – И дня не прошло, как вы пропали.

Эйб расхохотался сухим нервным смехом.

– Что вы, Лагер, там, – он указал на долину, – время не течет и солнце не движется.

– Здесь ночью так холодно. – Маша поежилась. – Сейчас и поверить трудно, припекает, а после заката зуб на зуб не попадет. И появляются такие ужасные белые змеи. Не змеи, а прямо полозы. Толстые, по камням шуршат, подбираются. – ее глаза расширились и в них, так же как у Лабримана, мелькнул сумасшедший огонь. – Стрелять в них бесполезно, шкура прочная, одна, надежда – не заметят. Сиди и дрожи всю ночь.

На лице Шлиссенджера мелькнуло выражение жалости.

– Успокойтесь, Маша. – он опустился рядом с ней на корточки и мягко обнял ее.

– Жаль его. – тихо сказала девушка, указывая на тело Лабримана, лежавшее в отдалении. – Он совсем свихнулся от голода и страха, плакал, даже один раз ударил меня. – она покачала головой. – Не сильно, знаете, как капризный ребенок. Потом просил прощения.

– Как вы на нас наткнулись? – спросил ее Эйб.

– Я заснула, под утро, а Лабриман ушел. Он сам в последнее время не знал, что делал. Меня разбудил выстрел. Одинокий такой, слышали?

– Да. – Кивнул Шлиссенджер, инстинктивно проведя ладонью по губам.

– Потом я услышала шум, побежала на него и увидела как вы деретесь с Лабриманом. – она посмотрела на меня. – Я не хотела стрелять. Но он ведь совсем сумасшедший…

– Ладно. Что сделано, то сделано. – остановил ее Эйб. – Пойдемте отсюда, а то за нами в любой момент могут прийти.

Его слова не произвели на девушку никакого впечатления. Она покорно встала с земли, не проявляя ни малейшего интереса к тому, куда мы собираемся идти. Между тем, после ее рассказа о каменном лабиринте, из которого невозможно выбраться, этот вопрос вставал сам собой.

Шлиссенджер в задумчивости покусал верхнюю губу, затем повернулся к нам, будто что-то решив.

– Она права. Здесь вам действительно не выйти. Будем выбираться через долину.

– Вернуться? – в ужасе прохрипел я, отступая на шаг.

– Мы не выйдем отсюда. Мы будем также плутать. – безнадежно махнула рукой Маша.

На губах Эйба зажглась неприятная усмешка.

– В долину-то всегда, выйдем, я хорошо знаю дорогу.

На скорую руку мы насыпали над Лабриманом холм из камней и двинулись к началу ущелья.

Эйб с уверенным видом углубился в заросли высоченных вечнозеленых хвощей, покрывавших весь склон. Здесь нас трудно было заметить. Мы шли в лесу из гибких стеблей вслед за зло насвистывавшим Шлиссенджером. На листьях растений лежала липкая белая роса, которая распространяла резкий горьковатый запах. Меня и без того мутило, и я с трудом боролся с приступами дурноты. То же самое происходило и с Машей, время от времени ее просто выворачивало наизнанку. Эйб, казалось, не замечал царившего вокруг благовония, он легко лавировал между стволами, раздвигая рукой ветки.

– Идите впереди, – бросил мне Шлиссенджер, когда наша спутница в очередной раз скрючилась у корней одного из деревьев, – мы вас догоним.

Он наклонился над Машей, достал из кармана платок и начал вытирать ей губы.

Я последовал его совету, чувствуя себя не лучше девушки. Вскоре между травянистыми стволами замаячил просвет. Мои ноги уже подгибались, я с усилием вытер испарину на лбу и поспешил не столько на свет, сколько на легкий ветер, доносившийся с опушки отравленного леса. Но стоило мне сделать несколько шагов, как чей-то голос, доносившийся из-за деревьев, заставил меня сначала остановиться, а потом броситься ничком на землю.

Раздвинув руками листья, я взглянул вниз и остолбенел. Под самым склоном, прячась за корягами и камнями, лежали два человека, чьи фигуры даже издалека показались мне до отвращения знакомыми. Направив друг на друга пистолеты, они обмениваясь "любезностями".