– Ты такие книги читаешь? – удивилась она.

– Нет, больной оставил. Это фэнтези, для подростков.

Если хотите, возьмите для сына.

– Спасибо, но он больше про летчиков любит.

Внезапно Марина ощутила новую волну страха, только теперь страх был еще сильнее – возможно, потому, что она не могла понять его причины. Она с трудом перевела дыхание и посмотрела на часы – время приближалось к двенадцати.

Неизвестно, что готовит им ночь, надо дать Валере отдохнуть. А ей надо взять себя в руки и заняться «Семейной кухней».

Когда она вошла в ординаторскую, сердце колотилось так, словно она не на третий этаж поднялась, а стометровку пробежала. Господи, да что же ей так тревожно? И страшно-то как!

И вдруг в углу комнаты она ясно увидела черную фигуру – точно такую же, как на обложке. Выходец из ада стоял неподвижно и смотрел на нее сквозь свисающий на лицо капюшон.

– Это еще что? – строго спросила Марина и двинулась к фигуре, уверенная, что вблизи черный призрак обернется плащом, забытым кем-то из докторов на дверце шкафа.

Но призрак безмолвно передвинулся к другой стене.

– Не поняла! – сказала она громко. – А ну исчезни!

В комнате разом потемнело, и из всех углов абсолютно бесшумно появились полчища летучих мышей. Они роились вокруг Марины, а в приоткрытое окно заглядывала мерзкая физиономия горгульи с собора Парижской Богоматери – Марина не раз видела ее на картинках.

– Спокойно. Просто ты сошла с ума. – Говоря так, она медленно отступала к двери. – Это глюки, и бояться нечего. Вреда тебе они не причинят, они существуют только в твоей голове. Пусть тебе страшно, как никогда в жизни, но этот страх всего лишь часть твоего безумия. Реальной опасности нет, просто упал сахар. Блин, да сгиньте вы уже!

Она выскочила в коридор.

Но коридор тоже был полон нечисти! Летучие мыши стаями висели на потолке, а со стен на нее таращились совершенно омерзительные, невиданные создания.

Сил сопротивляться безумию уже не было. Еще мгновение, и она полностью утратит контроль над собой, начнет визжать, отбиваться…

Но за это мгновение она преодолела длинный коридор и три лестничных пролета.

– Валера, помоги! Вызывай психиатра, у меня галлюцинации, за мной гонятся черти!

Она сразу же оказалась в кольце теплых и сильных мужских рук.

Дальнейшее помнилось с трудом.

Уткнувшись в Валерино плечо, она крепко зажмурила глаза, зная, что вокруг кишат гады, и радуясь, что находится под надежной защитой.

Слышала, как сквозь вату, переговоры Валеры с психиатром… Кажется, медбрат, удерживая ее обеими руками, включил громкую связь.

«У нас тут доктору всякая дрянь мерещится…» – «Что, очень резко завязал?» – «Это женщина, она вообще не пьет!» – «Да ладно!» – «Клянусь! У нее диабет!» – «Ах вон оно что! Тогда кровь на сахар возьми. И на алкоголь тоже». – «Блин, да я отвечаю, что она трезвая!» – «Делай как положено».

– Марина Львовна! Вы меня слышите?

Психиатр тряс ее за плечо, но она только крепче вцеплялась в Валеру…

А потом ей сделали укол реланиума.

Проснувшись, она обнаружила себя на больничной койке. Первым делом Марина осторожно огляделась – не притаился ли где ее давешний знакомец из ада. Но темные силы великодушно не стали преследовать ее. Обычная двухместная палата, вторая койка аккуратно застелена пестрым покрывалом, подушка стоит домиком. Стены успокаивающего салатного цвета, потолок чистенький, и, кажется, к палате прилагается собственный санузел… На то, что это психиатрическая больница, а не обычная, указывали только решетки на окнах. Марина встала проверить свою догадку, а заодно выяснила, что до сих пор одета в хирургическую пижаму.

Она осторожно выглянула в коридор. Обычный больничный пейзаж – двери с номерами палат, стойка поста, оклеенная пленкой «под дерево», дежурный фикус и деревянные поручни, прибитые к стенам коридора. Ни дверных решеток, ни дюжих санитаров, словом, ничего указывающего, что Марину поместили в психиатрическое отделение закрытого типа. Но ведь она и не была опасна для окружающих в припадке своего безумия. Представив, что могло бы случиться, если бы психоз накатил на нее во время операции, Марина похолодела…

Но ведь не накатил же! Нечего пугаться того, что не случилось! Ей и без того есть чего бояться, как-никак крыша поехала! На тумбочке стояла тарелка с остывшей кашей, и Марина взяла ложку – диабетику нельзя долго без еды.

Итак, она докатилась до галлюцинаций, одного из самых серьезных психических расстройств! Все ее прибабахи, депрессии и напрасные тревоги – просто легкий насморк по сравнению с происходящим сейчас. Как бы ни терзали ее душу прежние комплексы, она всегда могла себя контролировать. Она видела мир в мрачных, серых красках, но это был нормальный мир, а не иная реальность, которая засосет ее в себя, если болезнь будет прогрессировать. Да, скорее всего это болезнь. Шизофрения?

Галлюцинации бывают или от разных химических препаратов, или при шизофрении. А поскольку никакой химии не было… Господи, какой кошмар!

Дверь открылась, и в палату вошла ухоженная женщина лет пятидесяти в белом халате. По-хозяйски устроившись на стуле, она представилась заведующей отделением и Марининым лечащим врачом. Спросила, готова ли Марина беседовать с ней, и Марина кивнула, хотя чувствовала смутную неприязнь и недоверие к этой даме. Она осознавала, что отторгает докторшу потому, что если их сравнивать, выбор по всем категориям окажется не в пользу Марины. Здоровая женщина с хорошим макияжем, пышной прической, в элегантном халате, из-под которого выглядывает модная блузка, и растрепанная шизофреничка в мятой пижаме.

Но заведующая оказалась настоящим профессионалом, мягкими вопросами и доброжелательностью она быстро расположила к себе Марину. Разговор продолжался около полутора часов, и Марине пришлось рассказать всю свою жизнь. Она рассказывала и удивлялась – как же безмятежно и легко она жила на самом деле! Ни тяжелых стрессов, ни черепно-мозговых травм, ни губительных привычек…

В конце беседы Марина поинтересовалась, какой диагноз у нее вырисовывается. Врач ответила обтекаемо: раз не было явных химических или психотравмирующих агентов, возможно, галлюцинации имеют эндогенное[21]происхождение. Сахар, сказала она, у Марины брали на пике психоза, и он оказался нормальным.

Но, оговорилась докторша, психиатрический диагноз ставится только после длительного наблюдения.

Последняя фраза ничуть не обнадежила Марину, ведь врачи всегда заканчивают свой приговор какой-нибудь жизнеутверждающей фразой. Раз слово «эндогенная» произнесено, можно считать, что диагноз «шизофрения» уже написан в ее истории.

– Я только прошу вас сделать так, чтобы я не была опасна для своей семьи, – тихо попросила Марина, когда врач уже стояла в дверях. – Вы же рано или поздно выпишете меня домой.