Щуплый десятник напыжился, мгновенно став похожим на цыпленка разъяренного. Покрутил тощей шеей, словно вывинчиваясь из своей новой куртки, выпятил впалую грудь и, глядя мимо Аякчан, визгливо скомандовал:

– Убрать бродяжку!

Из-за его спины выдвинулся здоровенный красномордый стражник, лениво перекинул копье из руки в руку… Аякчан показалось, что все дальнейшее происходит во сне! Затянутая в грубую кожу толстая, как оленья ляжка, ручища лениво поднялась и… съездила ее по лицу.

– Пошла прочь, пока в тюрьму не уволокли! – Хлесткая оплеуха швырнула Аякчан на обочину.

В рядах стражников послышался громкий хохот, кто-то насмешливо засвистел, и, громко топоча сапогами, отряд проследовал мимо. Держась за горящую щеку, Аякчан сидела на жестком льду и смотрела им вслед с растерянным недоумением. Воин Храма, поднявший руку на одну из храмовниц, – да от такого сам Голубой огонь замерзнет! Мало ее Черные сегодня унижали! С нечленораздельным воплем девочка вскочила и помчалась за отрядом. Разъяренным вихрем пронеслась мимо стражников, ноги ее разъехались на скользком льду дороги, завертев руками, как обезумевший шаман во время пляски, она вылетела прямо перед щупленьким командиром и… вцепилась в него изо всех сил, чтоб не упасть.

– Нападение на Храмового десятника! На помощь! – пронзительно завопил тот и изо всех сил заехал Аякчан костлявым кулачонком в грудь.

От удара ноги у Аякчан разъехались, и она кубарем полетела на дорогу. В груди невыносимо жгло – то ли от удара, то ли от охватившего ее бешенства.

– Вот так будет с каждым, кто покусится… – поднимая крепко стиснутый кулачок, торжественно провозгласил мелкий десятник.

– Покусается, – прогудел из-за его спины красномордый.

– Не поправлять десятника, десятник лучше знает, кто кого кусает! – заорал щуплый.

Сидящая на льду Аякчан подняла полные ненависти глаза – ну сейчас она этого… Ее пальцы невольно скрючились в ожидании соскальзывающего в ладонь Огненного шара.

– Гляди-ка, братцы! – захохотали в задних рядах стражи. – Бродяжка-то пальцами перебирает, будто жрица! Будто Огонь к ней сейчас явится!

– Головой скорбная, должно быть! – вздохнул кто-то жалостливый. – Беги отсюда, глупая, пока господин десятник не осерчал да выпороть не велел!

– Да я сама его выпорю! – завопила Аякчан.

Физиономия щуплого десятника побагровела, щеки аж раздулись от гнева, цыплячьей прискочкой он прыгнул к Аякчан… и его ладонь взметнулась, готовая отвесить ей новую затрещину. И ни капли Огня, чтобы влепить ему в мерзкую рожу! Аякчан взвыла от ярости и унижения – и перехватила его поднятую руку. На миг ей показалось, что вокруг ее собственной ладони закружился серый сумрак – и откуда-то издалека потянуло холодным влажным дыханием Великой реки. Самодовольное выражение сползло с физиономии десятника, глаза его широко распахнулись, и он заорал совершенной дурниной:

– А-а-а! Пусти, ты что делаешь, дрянь, а-а-а!

От неожиданности Аякчан выпустила его и отскочила.

Десятник остановившимися глазами пялился на свою руку – толстый, обшитый металлом рукав был изодран в клочья. Покореженные железные пластины жалко свисали с кожаных лоскутов, а на голубовато-белое полотно дороги капала алая кровь.

– Напали! На господина десятника напала! Нож, у девчонки нож!

Аякчан увидела перекошенную растерянной злобой рожу стражника под надвинутым на лоб шлемом и едва успела увернуться от свиснувшего у плеча копья. Второе копье плашмя ударило по голове, и тут же ее подшибли под коленки. Девочка распростерлась на льду дороги… На нее навалились сверху, дыша в лицо прогорклым жиром. Она закричала от боли в вывернутых назад руках, ее вздернули на ноги и огрели по спине с такой силой, что она чуть не влетела головой щуплому десятнику в грудь.

– Да я ж тебя сейчас… – визгливо заорал он, здоровой рукой вцепляясь в платок на ее волосах. Послышался треск…

И вдруг все замерли. Кривая ухмылка будто прилипла к физиономии десятника – и медленно стекла, как капля талой воды по оконному льду. Разорванный в клочья ветхий платок так и остался у щуплого в руке, а тот, не отрываясь, глядел на рассыпавшиеся по плечам голубые волосы Аякчан.

– Спаси Огненноглазая – жрица! И вправду – жрица! – полным ужаса голосом выдохнул кто-то.

– Руки-то отпустите, – тихо сказала Аякчан, сдувая упавшую на глаза ультрамариновую прядь.

Хватка на ее руках мгновенно разжалась. Больше всего ей хотелось потереть отчаянно ноющие запястья, но этого она делать не стала – жрица должна быть выше мелкой боли. Но не выше мелкой мести!

Пристально глядя в насмерть перепуганные глаза десятника, Аякчан шагнула к нему и невозмутимо изъяла из его зацепеневших пальцев платок. Накинула на слипшиеся от пота волосы. На кого она сейчас похожа! Еще и губу разбили! Аякчан бережно потрогала языком саднящую рану.

– По возвращении в Храм передашь, что я велела тебя выпороть – за нападение на жрицу, – сладко-сладко, совсем как «Трижды шелковая», протянула Аякчан. – Думаю… – она и впрямь сделала вид, что задумалась, – десятка плетей будет достаточно – для десятника-то!

– Дык это… – дрожащим голоском пробормотал он – его крысиная физиономия враз побелела и еще больше вытянулась. – Не признали госпожу жрицу-то… В эдаком наряде…

– А всякий истинно верующий в Огонь должен узнавать жрицу сердцем! И под любыми лохмотьями, – ехидно пропела девчонка.

Десятник совсем помрачнел.

– Что говорить – кто хоть велел-то выпороть? – горестно выдохнул он.

– Аякчан, ученица третьего Дня обучения, – с достоинством сообщила девочка. Ему, крысюку мелкому, и ее ученического звания хватит, чтоб спиной поплатиться. Не попустит Огонь, чтоб простой человек безнаказанно ударил храмовницу, пусть даже всего лишь бесплатную ученицу!

Но в глазах напуганного до полусмерти десятника вдруг промелькнула надежда. Он как-то судорожно дернул остреньким подбородком – потерянно сгрудившиеся стражники разом подхватили копья и сомкнулись вокруг Аякчан плотным кольцом. Девочка видела устремленные на нее острия.

– Это что еще такое, десятник? – угрожающе процедила она. – Хочешь, чтоб я тебя вовсе велела насмерть запороть?

– Не могу знать, госпожа ученица! – отмороженно глядя поверх головы Аякчан и вытягивая ручонки по швам, рявкнул десятник. – Имею приказ – отыскать ученицу… госпожу ученицу третьего Дня обучения, именем Аякчан, и под стражей сопроводить ее в Храм! Мы как раз за госпожой в кузнечную слободку и направлялись – а тут вы сами на нас выскочили!

Аякчан придвинулась к самому лицу щуплого, брезгливо морщась от запаха араки и оленьего сала с черемшой, и накрепко поймала глазами его воровато бегающий взгляд:

– Что ж вы сами-то пошли, без единой жрицы? Не боитесь, что я сейчас весь ваш отряд Огнем пожгу?

– Никак нет! – выпучив глаза, пролаял десятник. – У нас есть сведения, что госпожа ученица не имеет Огнезапаса! – и на его губах на миг промелькнула издевательская ухмылка.