— А друзья были? — спросила она тихонько. Ей хотелось увести его от сабельного звона.

— С литовцем Юшкевичем дружил. В 17 году благодаря ему оказался у большевиков. Захватила, увлекла, атмосфера горения и безумного порыва. Время было непростое, случилось, что армия защитников старого строя резко размежевалась. Одни ушли в стан белогвардейцев, другие в ряды защитников народной власти. Год прошёл с жаром солдатских митингов, орали до хрипоты, до безумия, за народ, за счастье народа. Я оттуда, из народа. Следовательно, и встал по их руку. Наш отряд с территории Латвии, где стоял полк, из личного состава которого он был сформирован и перекинут по железной дороге в Вологду. Он предназначался для борьбы с враждебными Советской власти элементами. Принимал участие в подавлениях котрреволюционных и бандитских выступлений. В 18 году перебросили нас под Екатеринбург. Воевал против белочехов и колчаковских отрядов. Это был уже Уральский кавалерийский полк. Сибирь тогда кишила японцами в жёлтых ботинках, англичанами, французами и американскими корреспондентами во френчах с блестящими пуговицами и полосатых чулках. Кромешный ад. Понимаешь, завело и покорило, с каким бешеным упорством и желанием быть хозяевами в России, сражалась Красная Армия одна одинёшенька против белогвардейцев и всего империалистического войска бросившегося на неё.

— Где же он теперь твой Юшкевич? Это с ним ты говорил сегодня?

— Нет- нет… То другой товарищ, а Юшкевич погиб в 20-м в бою. — Сказал он грустно. — Память сердца и боль души самые правильные и самые сильные глаза. Тогда много чего произошло. Бронепоезд белых проклятый жизни не давал… Ах, ладно…

Он опять замолчал. Юлия не торопила. Море тихо шелестело в ногах. Прошло минут десять прежде чем она, потревожив его память вновь обратилась к нему с вопросом.

— А за что тебя первым орденом Красного знамени наградили? — ткнула она в то место на груди, где красовался, когда он был в гимнастёрке, орден.

Он посмотрел на её пальчик, упёршийся в тенниску, и засмеялся.

— Опять же за смекалку. "Беляки", заняв не дурную позицию, расположили свои орудия на окраине села. Пушки, рядом снаряды, только сунься! А нам море по колено, молодые, горячие. Они прошляпили. Мы налетели. Началась сеча. Я прокричал: "Поворачивай оружие и бей по белякам! Будете стрелять — жизнь подарю". Жить — то хочется. Вот и развернули орудия и принялись лупить, отрабатывая пропуск на жизнь и доверие, по своим. Белогвардейцев разгромили. Мне орден. Ты знаешь, я полюбил Красную Армию ещё с тех первых боёв за народную власть и хотел бы всю свою жизнь прослужить в ней и если понадобиться отдать жизнь делу защиты Родины и народа.

У него забулькало в горле и Юлия нарочно весело проканючила:

— Костик, так не честно, опять у тебя всё просто… Раз два и готово.

— Хватит с тебя и таких страстей, возвращаемся в санаторий. У меня что-то плечо ноет и нога. Ночью быть дождю.

Она не удивилась ноющему плечу. После старых ранений и таких не человеческих напряжений могло болеть всё. Поцеловав взбунтовавшееся его плечо, она пристроила на него щёку. Они помолчали. Потом Костя попросил спеть — пели.

Так рассказ откатился опять до подходящего случая. Юлия ворчала:

— Как можно было лезть к чёрту на рога. Ведь у тебя ни родни, ни жены не было, случись беда кому ты был нужен?

— Люлю, мы об этом тогда не думали. А насчёт рогов всё не просто… Во-первых, молодость бесшабашна. Во-вторых, я был командиром, значит, был обязан думать и показывать пример…

— А в — третьих? — блеснула глазками Юлия.

— Мне нужно было поддерживать перед бойцами авторитет! — сделав страшные глаза смеясь, заявил он.

— Вот в этом-то и собака зарыта, — пощекотала она его. — Рисовался.

Хохоча и выбивая фонтаны брызг, они понеслись по кромке шуршащего моря.

Возвращаясь, встретили ещё одного его давнего сослуживца, но лицо Кости на этот раз неприятно передёрнуло. Перебросившись с собеседником парой слов, он нахмурился. И они, отделавшись дежурными фразами приветствия, прошли в номер. Юлия, наблюдая за его реакцией, подумала: "У него всё написано на лице. Что-то любит или что-то ненавидит: всё на портрете. С первого слова можно понять: приятен ему человек или нет. Наверное, такое возможно у людей с открытой душой и сильными чувствами". Вот и тогда, было видно, что человек ему не симпатичен, но почему? так и не сказал…

В номере их с нетерпением ждала Ада. Отец обещал ночное купание и пропал… При появлении Костика она ластится к нему и они сразу начинают, как заговорщики, шушукаться, а Юлия уходит переодеваться. "Один старый, другой малый, а оба дети!" Захватив полотенце и взявшись за руки семья бежит к морю, где уже ныряет в шаловливых волнах в окружении своих придворных звёзд луна. Дав возможность сбросить лёгкие брюки, с двух сторон визжа атакуют его. Адка забирается на плечи, а Юлию он сам подхватывает на руки и несётся в волны. Ух!

Получив удовольствие Адуся подпрыгивая и не дожидаясь их бежит в номер.

— Только пятки засверкали, — смеётся Костя, — пуля.

Юля согласно кивает, и раз уж разговор зашёл о стрельбе с сожалением вздыхает:

— Как жаль, что я так и не научилась метко стрелять. Получается: так себе.

Он вдруг останавливается и рывком притянув её к себе жадно целует. Потом елозя горячими губами по её щекам с ворчливой нежностью шепчет:

— Люлю, золотко, зато ты метко попала в моё сердце и даже не с близкого расстояния.

Ночью действительно пошёл тёплый дождь. Ада спит. Они сидят у открытого окна на подоконнике и слушают песню весёлых капель. "А мама говорила, счастье с таким мужчиной не возможно… Тогда что же это такое?!" — думает она и топит в ласковой неге его лицо.

После того прошедшего в воспоминаниях вечера, когда он рассказывал о своей не простой, грозной юности, Рутковский к неудовольствию жены так и не вернулся к рассказу. Тяжёлые дни и дороги отступления. Кровавая сеча, боль потерь — не для Юлии — решил он. Может быть в старости, у костра, если доживут они до тех дней, но не сейчас.

После отпуска вернулись домой. Обоих ждали дела. Костю служба. Он много работал. Его дивизия лучшая. Юлию ученики. Аду школа. Их опять закружила гарнизонная жизнь. В офицерский клуб приезжал с шефской программой пианист. Для военных, это праздник. Естественно наряжались. Надевая поданную Юлией парадную форму, Рутковский украдкой посматривал на суетящуюся у зеркала жену наводящую последние штрихи на свой вид. Тот самый с каким она собралась выйти на люди. Ей чудным образом идёт этот коричневый шерстяной сарафан с бежевой блузкой. Через тонкую ткань просвечивают кружева сорочки и тонкие бретельки. Эх, не запретишь же ей носить это… Не справился, подошёл обнял за плечи. Не удивилась. Не рассердилась, мол, уйди не мешай, помнёшь. Поймав его смущённый взгляд, улыбнулась. Поднялась. Подошла к нему, легонько прислонилась, уткнулась лицом во френч, втянула запах… и принялась поспешно раздеваться.