Мы, впрочем, приближались к Сарову. Оставалось верст десять до него, когда матушка моя вдруг занемогла. Она измучилась волнением за меня, измучилась тяготами пути и слегла в жару. О том, чтобы остаться в гостеприимной деревушке Слободской, где мы ночевали, она и думать не хотела: желала во что бы то ни стало продолжать путь, – но мы с отцом очень за нее беспокоились и не решались двигаться дальше, пока ее состояние не улучшилось, однако на поправку она никак не шла, вдобавок стала то и дело задыхаться. Решили дать ей хорошенько отдохнуть и остановились на ночлег еще в светлое время. Отец мой, который вел дневник нашего путешествия, потому что интересовался свычаями и обычаями населения губернии, завел какой-то разговор с хозяином избы, и я мельком услышала странные слова – Сырьжакенже. Так называлась соседняя деревушка, в которой жила мордва.

Отец удивился: он слышал, что мордва проживает где-то южнее, возле Болдина, где были имения великого нашего поэта Пушкина и где исстари находились места обитания мордовских племен, но хозяин возразил: мол, и здесь, неподалеку от Саровской пустыни и Дивеева, не более чем в версте от Слободской, селилась издавна мордва, однако теперь названия их становищ изменились, да и сама мордва растворилась среди русских, вот только Сырьжакенже осталась, хотя и там население смешанное, оттого при рождении и дают детям два имени: одно из святцев взято при церковном крещении, а другое мордовское, древнее, из былых, давних времен. Более того! В этой деревне Сырьжакенже живет знахарь по прозвищу Верьгиз, что на местном мордовском наречии означает «волк», а именем Абрамец, и он славен своими лекарскими умениями, как никто другой в округе. Ну вот разве что Саровский праведник его превосходил в былые времена. Мордва, хоть и крещенные в православие, а все же язычники в душах своих, поэтому и предпочитают лекарство своих знахарей, а не помощь русских чудотворцев. Впрочем, ведь и в русских деревнях язычество живет рядом с христианской верой. Это всем известно!

Отец немедленно блеснул образованностью, сообщив, что некоторые историки считают, будто слово «мордва» происходит из древнеиранского «мардхвар», что означает «людоед», и немедленно отождествил эту этническую группу с антропофагами из «Истории» Геродота.

Хозяин перекрестился:

– Ой, барин, остерегитесь! Верьгиза даже за глаза никто не помянет недобрым словом – в тебя же ударит!

– Да я же вообще, – миролюбиво улыбнулся отец. – Вообще, понимаете?

Хозяин снова перекрестился.

Матушке между тем становилось хуже и хуже. Посовещались мы с отцом и порешили послать за этим Абрамцом – называть его страшным мордовским прозвищем язык не поворачивался, хотя и это имя казалось странным. Ну был бы Абрам, а то Абрамец! Впрочем, что нам с его имени? Главное, чтобы помог матушке! Мы отправили хозяйского мальчишку, но только он за ворота выехал, как тут же и воротился, ведя за собой высокого человека облика совершенно дикарского! Был на нем серый балахон; нечесаные длинные черные волосы скрывали лицо, и весь он был, будто вздорная дамочка – драгоценностями увешан, какими-то веревочными браслетиками, ожерельями да амулетами.

От такой диковинной фигуры можно было ожидать каких-то нечленораздельных словес, однако говорил он по-русски вполне чисто и отнюдь не косноязычно. Сказал, что еще вчера узнал о болезни моей матери и о том, что мы думаем позвать его на помощь, вот и решил времени не терять.

Мы с отцом переглянулись, не понимая, каким образом этот человек узнал еще вчера о болезни матушки, хотя мы были далеко от Слободской, а тем паче – от Сырьжакенже, как вообще проведал о нашем намерении, когда мы только нынче его преисполнились! Однако спорить не стали – оставалось только порадоваться этой догадливости, ибо помощь его была нам очень нужна.

Абрамец держался как заправский доктор. Подошел к матушке, положил руки на ее лоб. Она открыла глаза, сначала взглянула с ужасом на его экзотическую физиономию, потом улыбнулась, зевнула и снова закрыла глаза, дыша ровно, без ужасных спазмов, как уже сколько дней не дышала, и мы с отцом смотрели на Абрамца благодарно, чуть ли не со слезами. Отец дал ему сколько-то денег, довольно много, как мне показалось, но он принял эту сумму с таким выражением, словно не вполне понимал, что ему дали. Возможно, тут у них платили за его лекарство продуктом каким-нибудь? В самом деле, зачем в таком диком краю деньги?

– Послушай, добрый человек, – сказал мой отец, – если ты такой чудодей, не можешь ли ты моей дочери помочь?

Абрамец бросил на меня только один взгляд, как мне показалось, опасливый, и покачал головой:

– Ей помогут там, куда путь держите. Тот, – произнес он со значением, – сильнее меня будет.

Он пошел к выходу, но на мгновение задержался около Нади, посмотрел ей в глаза и что-то пробормотал, коснувшись ее руки, а потом стремительно вышел из избы.

Надя стояла бледная, еле на ногах держалась.

– Что он сказал? – испуганно спросила я.

– Надюша, сядь, ты сейчас упадешь! – подхватил ее отец под руку и подвел к лавке. – Чем тебя так напугал этот лекарь?

У Нади сначала так тряслись губы, что она говорить не могла, а потом ответила, что произнес знахарь что-то на непонятном языке, она этих слов толком не запомнила, но звучали они очень страшно, вот она и перепугалась.

– Что-то вроде «пелеве», – вот что он сказал, – наконец решилась и выговорила Надя.

Хозяин нашей избы, который с любопытством прислушивался к нашему разговору, улыбнулся:

– Ничего страшного в этом слове нет, барышня, нечего бояться. Вы уж мне поверьте, я в их наречии малость поднаторел! Пелеве значит «полночь».

Мы переглянулись в полном недоумении. В самом деле, ничего страшного нет, но при чем тут полночь?

«Надя, а может, он тебе свидание в полночь назначил?» – хотела было пошутить я, однако постыдилась: все-таки неприлично, если такие предложения делают замужней даме, пусть даже делает их какой-то неотесанный деревенский знахарь!

– Но там было еще одно слово, – пролепетала Надя. – Не поручусь, но звучало оно вроде «каламго» или «паламго».

– Может, «калмоланго»? – спросил хозяин.

– Кажется, да, – кивнула Надя. – Что оно значит?

Хозяин отвел глаза:

– Да знать не знаю, ведать не ведаю! Слышал от них, от мордвы, стало быть, а перевести, простите великодушно, не сумею.

Мне показалось, что хозяин просто не хотел говорить значения этого слова, наверное, оно было каким-то неприятным, а может быть, и страшным, однако настаивать никто не стал: пора было ложиться, все устали, да и матушку, которая в кои-то веки уснула спокойно, тревожить болтовней не хотели.

Ну, меня обиходили и уложили, Надя прикорнула рядом, хозяева дунули на лучину, и комнату освещала теперь только лампадка…

Сырьжакенже, наши дни

– Что с ней? – недоумевающе пробормотал Верьгиз. – Опять обморок? Ну что ж, тем лучше, не будет сопротивляться. Раиса, принеси модаватракш куловтома.