На заре привал — гостей угощали водкой и колбасой. Хлеб купить забыли. В столицу советской Белоруссии Савинков и другие вошли пешком. Увидев, что Эмма устала, чекист Сергей Пузицкий, выдававший себя за врага большевиков, заботливо нанял извозчика. Савинкова и его друзей привели в квартиру Филиппа Медведя. Здесь, не мудрствуя лукаво, и решили взять Савинкова.

Гостей усадили за стол, принесли яичницу. Вдруг двери распахнулись и ворвались вооруженные люди:

— Ни с места! Вы арестованы!

Савинков нашелся первым:

— Чисто сделано! Разрешите продолжать завтрак?

Один из чекистов расхохотался:

— Да, чисто сделано… Неудивительно: работали над этим полтора года!..

На первом же допросе Савинков начал давать показания. В протоколе зафиксировано его заявление: «Я не преступник, я — военнопленный. Я вел войну, и я побежден. Я имею мужество открыто это сказать. Я имею мужество открыто сказать, что моя упорная, длительная, не на живот, а на смерть, всеми доступными мне средствами, борьба не дала результатов. А раз это так, значит, русский народ был не с нами, а с коммунистической партией. Плох или хорош русский народ, заблуждается он или нет, я, русский, подчиняюсь ему. Судите меня, как хотите».

Он написал письмо «Почему я признал советскую власть», которое передали для публикации в эмигрантской прессе. Его книги издавали и в России. Гонорары за публикации пересылали во Францию его сыну Льву. Тогда он был мальчиком. В годы гражданской войны в Испании капитан Лев Борисович Савинков будет сражаться на стороне республиканцев.

Борис Савинков сделал все, что от него требовали чекисты: публично покаялся и призвал недавних соратников прекратить борьбу против советской власти. Политбюро 18 сентября 1924 года приняло директиву для советской печати: «Савинкова лично не унижать, не отнимать у него надежды, что он может еще выйти в люди».

Группу иностранных журналистов привели на Лубянку. В камере с мебелью и ковром они взяли интервью у Савинкова. Французский журналист спросил о пытках.

— Если говорить обо мне, — ответил Борис Викторович, — то эти слухи неверны.

Видя, что разговор принимает нежелательный характер, организовавший интервью начальник внешней разведки Меир Абрамович Трилиссер пожелал его прервать.

«Савинков, — отметили журналисты, — побледнел и замолчал. На его лице появилась натянутая улыбка».

Злейшего врага советской власти приговорили к расстрелу. Казнь заменили десятью годами заключения. Участники Гражданской войны возмущались: почему ему подарили жизнь? Не понимали, что живой Борис Викторович Савинков — исключительно полезен для советской власти. Сидя в камере, Савинков в статьях и письмах восхищался новой Россией и приглашал эмигрантов вернуться на родину.

Зачем он это делал? Почему служил тем, кого ненавидел? Спасал свою жизнь.

Феликс Дзержинский сказал Савинкову:

— Держать вас в тюрьме нам неинтересно. Вас надо бы расстрелять или дать вам возможность работать с нами… Вы посидите несколько месяцев в очень хороших условиях, а там будете помилованы.

Но дни шли, а его не выпускали.

В первые майские дни Борис Викторович записал в дневнике:

«Который год я не вижу весны, почти не вижу природы. В городе — стены, но все-таки иногда зеленые дни… А в тюрьме только запах отшумевшего по мостовой дождя, да чахлые листики во дворе. Любовь Ефимовна потрясена «отсрочкой». Я думаю, что таких «отсрочек» будет еще много… Себя мне не жаль, но жаль ее. Ее молодость со мной проходит в травле, в нищете, потом в тюрьме, потом в том, что есть сейчас… А я так хотел ей счастья… Болят глаза, и в голове копоть. Пишу со скрежетом зубовным, и ничего не выходит. Просижу еще год и совсем одурею, выйду стариком…

В Париже я хотел запереть двери на ключ, посадить перед собой Фомичева и сказать ему «Сознавайтесь»… Хотел и не хотел…. Плохо ли, хорошо ли, пусть будет, что будет, но надо было спрыгнуть с этой колокольни…»

Это последняя запись в дневнике.

7 мая 1925 года Савинков передал уполномоченному контрразведывательного отдела ОГПУ Валентину Ивановичу Сперанскому, который занимался его делами (возил по городу, отдавал статьи в газеты), послание Дзержинскому с просьбой решить, наконец, его судьбу: или освободить, или ясно сказать, что он не будет освобожден. «Тюремное заключение, — писал Савинков, — то есть вынужденное безделье, для меня хуже расстрела».

В тот же день Сперанский забрал Савинкова из камеры. Сотрудники контрразведывательного отдела Сергей Васильевич Пузицкий и Григорий Сергеевич Сыроежкин в восемь вечера повезли Савинкова кататься в Царицынский парк.

Сыроежкин и Пузицкий — заметные фигуры в истории советской разведки.

Через полгода Сыроежкин точно так же повезет на прогулку арестованного британца Сиднея Рейли, авантюриста и фантазера, которого столь же ловко заманили в Советскую Россию, обещав устроить встречу с лидерами антисоветского подполья. 28 сентября 1925 года он перешел границу и под наблюдением чекистов приехал в Москву, где и был арестован.

Во время Гражданской войны Сидней Рейли был связан с антибольшевистским подпольем. Радикально настроенные заговорщики предлагали убить Ленина и Троцкого — уверенные: этого достаточно для того, чтобы власть большевиков рухнула. Рейли считал, что убивать не надо, достаточно выставить их на посмешище — снять с Ленина и Троцкого брюки и провести их в нижнем белье по улицам Москвы.

Сиднея Рейли уволили из британской разведки после окончания Первой мировой войны. Он трудился, что называется, по вольному найму: тайными поездками в Советскую Россию зарабатывал деньги. Но выдавал себя за великого шпиона, и эти игры окончились для него плачевно. Рейли допрашивал известный чекист Владимир Андреевич Стырне, помощник начальника контрразведывательного отдела ОГПУ. Британец дал все показания, которые от него требовали. Но жизнь ему не сохранили.

5 ноября 1925 года Сиднея Рейли убили. В нашем распоряжении подробный рапорт о том, как это было сделано.

По указанию Стырне четыре чекиста во главе с Григорием Сергеевичем Сыроежкиным вечером вывезли его за город на прогулку. Шофер сделал вид, будто машина сломалась. Все вышли пройтись. Сотрудник ОГПУ Ибрагим Абисалов выстрелил Рейли в спину. Поскольку он еще дышал, то Сыроежкин выстрелил ему в грудь. Чекисты подождали еще минут десять — пятнадцать, пока не наступила смерть. Надели на голову мешок и отвезли тело Рейли в санчасть ОГПУ, где раздели и сфотографировали (снимки тоже сохранились). Медикам сказали, что покойный попал под трамвай. Вся эта омерзительная операция заняла три часа.

9 ноября начальник тюремного отдела ОГПУ забрал тело Рейли из морга санчасти и прямо в мешке приказал закопать во дворе внутренней тюрьмы ОГПУ на Лубянке. Не знаю, перевезли его останки потом на какое-нибудь кладбище или они по-прежнему покоятся во дворе известного здания, рядом с «Детским миром»… Имя старшего майора госбезопасности Сыроежкина, удостоенного ордена Ленина и расстрелянного в феврале 1939 года, занесено на мемориальную доску Службы внешней разведки.