— Для чего ты рассказываешь мне все это, Кианна? — спросил Ринан.

— Я хочу, чтобы ты перешел ко мне, — ответила она. И предупреждающе подняла руку. — Я помню наш уговор. Все произойдет лишь по твоему добровольному согласию. Я только отвечаю на вопросы…

— Ты… — Ринан Сих судорожно глотнул, прежде чем спросить о том главном, что тревожило его больше всего. — Ты действительно богиня?

— Я — божество, — кивнула она. — Я во всем равна Сеггеру, ведь он тоже желает называться богом.

— Он и есть бог! — воскликнул Ринан.

— Я тоже, — спокойно сказала Кианна. — Я ведь тоже бог. Ты не можешь не признать этого.

— Я… признаю… — пробормотал он, не в силах оторвать от нее взгляда.

— Когда Лаар будет моим, я начну заботиться о нем так же, как это делал Сеггер. Лаар и сейчас уже почти целиком стал моим, — продолжала Кианна. — Чем же я хуже твоего Сеггера? Это обидно! Я прекрасна, я полна любви, и мои адепты не знают ни горя, ни нужды — ни в чем. Я всегда рядом. В любое мгновение можно призвать меня — и я появлюсь. Не как Сеггер, к которому вы взываете годами и от которого лишь изредка видите какие-то знамения, которые толкуете вкривь и вкось и вообще ничего в них не понимаете. И все потому…

— Потому что мы несовершенны! — горячо сказал Ринан.

Она подняла руку, заставляя его замолчать.

— Потому что он невнятен в своих знамениях, — заключила Кианна. — Потому что он никогда не дает вам ясных и определенных ответов на ваши больные вопросы. Потому что он далек от вас.

Ринан безмолвно смотрел на нее. Она пугала его, но вместе с тем и притягивала. Ее слова опьяняли. Он чувствовал, как у него кружится голова.

— А я — здесь, рядом, — снова заговорила Кианна. — И всегда буду рядом. Ты можешь коснуться меня… Нет, не делай этого сейчас, — остановила она Ринана, когда тот завороженно потянулся к ней рукой. — Мы с тобой договаривались: ты станешь моим только добровольно. Я не принуждаю тебя. Я не хочу пользоваться твоей растерянностью. Ты должен захотеть меня сам.

— Захотеть… тебя? — пробормотал он, окончательно сбитый с толку.

— Ты войдешь в мою реальность, ты войдешь в мою жизнь, ты станешь частью моей плоти. — Ее ласковый голос вползал в его уши и обволакивал его волю, так что в конце концов Ринан Сих утратил последние силы противиться искушению. — Не думай, что ты предаешь кого-то или что-то. Твои принципы — ничто, пустота, гниль. Твой Сеггер безразличен к людям Лаара и к бедам Лаара. Он остается глухим, когда вы возносите к нему свои молитвы.

Сам собой всплыл в памяти Ринана Сиха разговор с Орвасом и безнадежный рассказ императора о том, как он пытался воззвать к Ангелу Света. Ангел не внял призывам, доносившимся с земли. Молчаливый, светозарный, отстраненный, проплыл он над Тугардом, и не тронули его мольбы смертных. Все оказалось тщетным, и надежда, вспыхнувшая было в сердцах людей, рассыпалась прахом.

Кианна права! Эта мысль билась в висках Ринана Сиха. Но он еще не вполне был готов предаться ей. Оставалось еще нечто, что удерживало его за краем тумана, на самой границе, но все же еще не внутри.

— Ты уничтожаешь Лаар, — прошептал Ринан.

Кианна покачала головой. Ее чудесные пепельные волосы скользнули по плечам и груди, рассыпались длинными прядями. Никогда еще суровый Ринан Сих не видел столь желанной женщины. Сердце глухо стучало в его груди.

— Я сберегаю Лаар, — отозвалась Кианна. — Я и Сеггер — одно и то же. Я равна Сеггеру. Я лучше Сеггера. Став моим, ты сохранишь верность Лаару, ты сохранишь верность тому, чему присягал на самом деле, когда принимал свои обеты, — добру, свету, жизни, бессмертию, спасению души от греха и скверны…

Правота Кианны сверкнула перед Ринаном, как молния.

— Я иду! — закричал он.

И, не позволяя больше ни страху, ни сомнению вторгнуться в свою душу, он бросился в густой клубящийся туман.

Тегамор все больше тяготилась незримым присутствием тоаданца. Жизнь магини сделалась поистине невыносимой. Она могла отгородиться от Эгертона, только находясь далеко от собственного дома, но стоило ей войти в тяжелые, окованные железом двери, и все возобновлялось: ощущение чужого взгляда, устремленного ей в затылок, нашептывание чужого голоса в голове, мурашки под кожей… В конце концов она больше не могла ни заниматься в своей лаборатории, ни экспериментировать с материалом, отобранным или закупленным специально для этой цели, ни принимать у себя возлюбленных. Последнее обстоятельство особенно ее раздражало.

Тегамор была молодой и нуждалась в мужских ласках. Ей это было необходимо. Без этого она страдала от головной боли. Разумеется, магиня не позволяла себе привязываться к сексуальным партнерам. Такое понятие, как «любовь», вызывало у нее лишь снисходительную улыбку. «Любовь — для слабых», — любила повторять она. Это ведь не чувство, это состояние сродни болезни. Постыдной болезни, от которой надлежит избавиться любой ценой. Для мага же сердечная привязанность вообще невозможна в принципе.

«Маг обязан быть свободным», — повторял ее старый наставник. Она много размышляла над этим. Свобода. Главная ценность для того, кто посвятил себя магическим искусствам. Все, что ведет к потере свободы и независимости, — зло, которое следует уничтожать не задумываясь, любой ценой и без малейшего сожаления.

Любовь, несомненно, принадлежала к числу таких «злых» вещей. И Тегамор внимательно следила за тем, чтобы ее партнеры исчезали навсегда, если не с лица Лаара, то из ее жизни.

Она находила солдат, подвергшихся магическим изменениям, вампиров или других магов и приводила к себе. Конечно, можно было бы находить другие пристанища и устраивать любовные игры там, но у Тегамор имелось по крайней мере две веских причины предпочитать собственное жилье.

Во-первых, «дома и стены помогают»: если ей встречался какой-нибудь особо опасный субъект, например тот же вампир, она не видела причин отказываться от приятной ночи в его объятиях. Впивающиеся в шею зубы и острые когти, вонзенные в спину, лишь усугубляли ощущения. Однако Тегамор всегда умела остановить увлекшегося кровососа и в конце концов получала от него что хотела, оставив того ни с чем. Вряд ли она управлялась бы так ловко, находясь в незнакомом месте. В собственном же доме она могла пользоваться энергетикой места. К тому же здесь у нее было под рукой множество полезных и чрезвычайно удобных предметов вроде порошка видимости-невидимости, парализующих капель и жемчужин немоты. Так что Тегамор предпочитала не рисковать и приглашала гостей к себе.

А вторая причина была еще проще. Тегамор попросту любила свои многочисленные спальни, разбросанные по всему жилому этажу. Она и обустраивала их таким образом, чтобы в каждой можно было принимать любовника. В зависимости от настроения она могла предаваться утехам в ярко-красной комнате или же в комнате темно-синей, как бы погружающей обитателей под воду. У Тегамор были комнаты палевые и черные, шелковые и шерстяные, где все одеяла и простыни «кусались»; можно было резвиться на соломе и на голых камнях, а иногда Тегамор приглашала партнеров в каменный зал, где было темно и где гремели невидимые во мраке цепи…