видно, кувшин с водой. И даже покажу тебе, что в нём: я полил чуть-чуть воды ей на голову. Может, она – недоверчивая, и не поверит, что внутри – питьевая, свежая, родниковая…

Ну вот и всё. Уходя, слышал, как она всё-таки запоздало пытается что-то мне в след кричать. Неразборчиво, конечно, но понятно, что не пожелания спокойной ночи!»

Надгробье сира Вателя не отличалось портретным сходством.

Придворный скульптор в данном случае руководствовался скорее её пожеланиями, чем действительно старался передать подлинные черты. Да и заказывала она это изваяние, если честно, больше для детей – пусть видят, что их отец был вполне себе симпатичен. Даже красив. И они – в него и в мать.

Леди Наина вздохнула. Поднялась с колен, и развернулась к выходу из фамильной усыпальницы. Леди Файнберг поторопилась подхватить бархатную подушечку, на которой стояло её Величество, и пристроиться сзади королевы с видом грозной и немного консервативной и чопорной хранительницы чести и здоровья её Величества. Однако леди Наина не спешила сразу выходить – здесь, в прохладе под высокими и тёмными сводами хорошо думалось. Да и беспокоить её в такие моменты, когда она, якобы, молится о спасении заблудшей души мужа, и предаётся печали, никто не осмеливался.

Так что неторопливо проходя вдоль довольно длинной вереницы монументальных прямоугольных саркофагов, королева иногда приостанавливалась, как бы отдавая им дань уважения. Но думала она при этом о своём. Так, у гробницы сира Париса Красивого она вспоминала позавчерашние прощальные ласки лорда Айвена, а замерев перед мраморным прямоугольником надгробия сира Филиппа Могучего, вспомнила, как сильно махала кувалдой леди Рашель, вгоняя ей в вагину кол толщиной с человеческую ляжку… Несмотря на то, что происходило это несколько месяцев назад, дрожь ужаса и ощущение дичайшей боли заставляли её тело содрогаться, и она поспешила отвернуться и пройти дальше – ох уж эта «ассоциативная» память – «ощущения» свежи, словно это происходило вчера!..

Странно, но почти каждый раз каждая из этих плит с барельефами или скульптурами навевали на неё вполне определённые, почти всегда – одни и те же, воспоминания. Рефлекс, что ли? Как бы отделаться…

Она снова вздохнула – но так, чтоб не слышала камеристка. Ох уж эти камеристки! Но эта, вроде, проверена леди Евой – её возил в Эксельсиор лично лорд Айвен, теперь тщательно, но несколько суетливо на её взгляд, и назойливо, заботящийся о её безопасности… Ах, лорд Айвен, лорд Айвен…

Если б не его попеременно то лучезарный, то озабоченный взор, и преувеличенно осторожные движения, когда он подавал ей, например, руку, не было бы столь заметно, что он готовится стать папашей!

Ну что сделаешь: нет у человека ни склонности, ни способности к обучению этому сволочному ритуалу: дворцовому этикету! Нет и склонности к приобщению к местному менталитету. И, соответственно, к плетению интриг!

Впрочем, леди Наина не обольщалась: то, что она в «интересном положении» наверняка понял весь двор: недаром же у неё прекратились «эти дела», о чём сразу узнал придворный лекарь, как раз и осматривавший регулярно её Величество на предмет выявления отклонений от нормы. И никакая «врачебная тайна» или клятва Гиппократа в этом случае не спасает от хорошего мешка золота, выданного за пару намёков, подмигиваний, или недомолвок. Ведь при дворе ничего не говорится вот так, прямо, в лоб!

Разве что всё тем же бедолагой лордом Айвеном.

Поэтому леди Наина и не старалась как-то потуже зашнуровать корсет, да и вообще хоть сколько-нибудь затянуть его, чтоб не навредить нежному маленькому плоду – всё равно многие замечают, что её божественно статная фигура слегка увеличилась спереди благодаря уже чуть выпирающему животику. Плевать. Прецеденты с «погулявшими» на стороне королевами, и даже королевами-матерями, имеются. Недаром же даже сир Ватель однажды в сильно пьяном виде проболтался, что отцом считает на самом деле графа Россельберга… И позже леди Наина действительно уловила некое несомненное сходство. И в чертах лица, и в осанке, и – главное! – в любви к схваткам и боям. Вот во время одного из спарринг-боёв графа и ранили. Рана воспалилась и нагноилась. Причём как-то уж слишком быстро. И через каких-то полдня бедолаги не стало. Зато королева-мать даже на похоронах стояла с крайне довольным видом. Потому что теперь-то забывший честь и осторожность, и впадающий в гордыню граф уж точно болтать лишнего не станет!

Её Величество вышла из фамильной усыпальницы со вздохом: опять нужно будет заниматься делами. А как неохота! И лень. И ведь никому не поручишь: лорд Айвен человек, конечно, хороший, но не политик, нет, не политик. Вон: вчера еле удалось замять неприятный инцидент на вечернем приёме, когда он чуть не с кулаками кинулся на милорда Гангута, посла Люрингии, лишь за то, что тот не склонил (по его мнению) своей головы достаточно низко перед ней, королевой! А на нового лорда Канцлера, милорда Ракка, положиться пока тоже нельзя. Он на своей должности всего два месяца, и видно, что боится принимать на себя хоть какую ответственность, опасаясь, что его решения могут оказаться неверными, или вызовут недовольство её Величества, или лорда Айвена. Поэтому и избегает. Любых решений и приказов. Предоставляя ей изрекать или подписывать их.

Но исполнитель, нужно отдать должное – прекрасный. Пунктуальный и в какой-то степени даже занудный в своей пунктуальности и педантичности. А то, что не берёт на себя инициативы – даже хорошо. Потому что предыдущий Канцлер и дни-то закончил как раз из-за этого. Излишней инициативности. И предприимчивости. И карьерных амбиций.

С другой стороны, если б не леди Ева, коварно затаившего планы переворота профессионала леди Наина не вычислила бы никогда. До того самого момента, когда ей во сне перерезали бы горло. Или накинули на него шнурок от полога помпезной постели, да и придушили, как курёнка. После чего легко доказали бы, что сделано всё для блага Отечества. И теперь наглая самозванка и еретичка, побывавшая в проклятой Машине, и поправшая все человеческие и Небесные законы, сброшена с шеи несчастного народа…

Да, леди Ева…

Она, если честно, до сих пор пугала её Величество.

Потому что для неё не существовало укромных уголков ни в чьем сознании. А в сознании леди Наины имелось, разумеется, несколько закоулков и тёмных углов, в которые она не хотела бы пускать никого. Например, не нужно никому знать, что не без её непосредственного участия произошло убийство законной жены лорда Юркисса. Вину за которое он наверняка, даже при всей своей прозорливости, возлагал на королеву-мать! С соответствующими последствиями. Так что получается,