– Вы чего-то хотели купить? – спросила Клара.

– Моей жене нужны нитки, – сказал он и уже пробегал глазами по рядам катушек в витрине. – Золотые нитки…

Клара стала перебирать желтые нитки. Такие гладкие-гладкие, туго намотанные до неправдоподобной шелковой гладкости; трогать их – одно удовольствие.

– Может, эти? – неуверенно сказала она. Он кивнул, и в глазах Клары темно-желтая катушка разом обратилась в «золотую». – Это все, мистер?

– Все.

Но он не отошел, напротив, облокотился на прилавок, потер ладонями щеки и подбородок. Блеснуло обручальное кольцо. «Мужчина, а с кольцом! – мелькнуло у Клары. – Сроду таких не видала». Руки у него самые обыкновенные, только вот кольцо, да еще из темных рукавов костюма торчат края белой рубашки. Будний день, среда, и вдруг здесь, в Тинтерне, на человеке темный костюм и галстук. Может быть, где-то, когда-то, еще до Тинтерна, она его видела? Или его портрет? С чего ей это пришло в голову? Его внешность вызывала в Кларе глухой, невнятный отклик, что-то дрожало внутри. Злило не то, какой он сам, злило немного, что из-за него все вокруг становилось убогим и никчемным. Рядом с ним показалось бы, что и Лаури держится недостаточно прямо; уж наверно, ей захотелось бы ткнуть его в спину, чтоб выпрямился. У этого спина и плечи такие прямые, твердые, его ничем не заставишь держаться по-другому. И не поймешь, сколько ему лет.

– Меня зовут Керт Ревир, – сказал он.

– А меня Клара.

– Клара, а дальше?

Она пропела рукой по катушкам, они медленно поворачивались под ее влажной ладонью.

– Клара – и все.

Одна катушка выскочила из ряда, покатилась по прилавку и упала бы на пол, но Ревир ее подхватил.

– Вы сбежали из дому? – спросил он.

– Дома-то нету, бежать было неоткуда, – угрюмо сказала Клара.

Он ждал еще каких-то слов. Клара уставилась на катушку в его руке.

– А вам-то что, черт подери! – вдруг вырвалось у нее.

Она не могла совладать со своим лицом. Заплакала. С нарочитой медлительностью он уложил катушку на место. Клара горько плакала, даже не дала себе труда отвернуться, не закрыла лицо. Ей к слезам не привыкать.

– И нечего меня выспрашивать – сказала она тоненько, совсем по-детски, подняла на него глаза и тут-то вспомнила, где раньше слыхала его имя: его поминал Лаури и еще ее сосед на свадьбе. У этого человека служит муж Кэролайн. Сквозь слезы она пыталась его получше разглядеть, даже глазам стало больно. Что-то в нем есть неправильное, что-то очень страшное, у нее под ногами пропасть, так можно всю свою жизнь порушить: у него деньги, власть, имя. Кажется, вокруг него даже воздух дрожит. Его имя все знают.

– Что ж, – мягко сказал он. – Если у вас нет фамилии, значит, нет. Может быть, вы ее где-нибудь потеряли.

И попробовал улыбнуться, но это у него плохо получилось. Постоял еще минуту и неловко, резковато выпрямился. Оттого что Клара вспомнила, кто он такой, она словно оцепенела, будто это враг, от которого она пряталась всю свою жизнь. Где же, где она его прежде видела, о чем он ей напоминает?..

– Я могу поговорить в школьном управлении, чтобы вас оставили в покое, – сказал он, и Клара жалобно, умоляюще сложила руки. – Очевидно, вы хоть и очень молоды, но вполне самостоятельны…

– Мне уже семнадцатый.

– Так. – Он помолчал. Клара стояла как деревянная, ждала: что-то он еще скажет?

– В тот раз, когда я вас подвез, вы сказали что-то насчет… насчет… Вы говорили, что вам хорошо. И видно было, что вы счастливы. Вы явно способны сами о себе заботиться…

– Да, я счастливая, – сухо сказала Клара. – И могу о себе позаботиться.

– Вы говорили, какая хорошая погода… И вам было хорошо. – Он слегка улыбнулся. Так улыбаются собакам и младенцам, от которых ничего не ждут в ответ. Заметил, что в руке у него катушка ниток, и спросил: – Сколько это стоит?

– Пять центов.

Он достал монетку, протянул Кларе.

– Вам, что ли, завернуть? – сказала Клара.

Ревир сказал – не надо, он положит катушку в карман. И когда положил, что-то шевельнулось в Кларе, что-то очень знакомое, и разом все стало по-другому.

– Ваша жена шьет что-то золотое, – вдруг сказала она, это был необъяснимый дерзкий порыв, такое раз-другой еще случится с нею в жизни. Она улыбнулась. Мне говорили, вы живете на большой ферме. – Теперь, когда он собрался уходить, на нее напала словоохотливость. – Говорят, у вас там славно… всё холмы, и деревья, и лошади… Тут кругом у всех фермы небольшие, а у кого и побольше, так земля никудышная, не то что у вас. Уж не знаю, почему так, – говорила Клара и шла вдоль прилавка в выходу и аккуратно, будто это была какая-то игра, вела рукой по краю, а Ревир поневоле шел за нею по другую сторону прилавка. – Я мало чего в этом понимаю, у моих-то никакой фермы не было и приткнуться негде, а у кого что было – все равно потеряли, у них землю банки, что ли, отняли. Я-то ничего этого не понимаю. А вот вы свою не потеряли, это хорошо.

Она дошла до конца прилавка, чуть подалась вперед; впервые она остро почувствовала, что руки у нее голые почти до плеч и на них золотистый пушок. Если выйти на солнце, она вся будет шелковая, золотистая. Она поглядела на свои руки и медленно подняла глаза на Ревира.

Он смотрел на нее в упор. Кажется, он не слыхал ни одного ее слова, только слушал певучий, задумчивый голос. Клара вышла из-за прилавка и проводила его до дверей, будто гостя, которого принимала у себя в доме. За дверьми, у края тротуара, ждала машина. В машине сидели двое детей. Задняя дверца была открыта, мальчуган лет восьми выставил ноги наружу; другой боролся с ним, старался обхватить его за шею. Они спорили злым, свистящим шепотом, точно им строго-настрого велено было не шуметь.

– У вас и еще дети есть? – спросила Клара.

– Еще мальчик двух лет, – ответил Ревир.

Клара заслонила глаза рукой от солнца. Она и Ревир остановились на пороге. Клара отворила дверь и прислонилась к ней, не давая захлопнуться. На ней было светло-желтое платье, юбку вокруг колен развевал ветер.

– Это славно, – отозвалась она. Но слова ее прозвучали печально.

Ревир ничего не сказал, и Клара на него не смотрела. Опять обоих сковало молчание, как прежде в магазине, но на этот раз оно их как-то сблизило – они стояли, окутанные молчанием, и оба смотрели на его детей, а те дрались и их не замечали.

Когда Клара вернулась в магазин, ее ждал мистер Пельтье. Он чуть не целыми днями просиживал в своей каморке за выпивкой, лишь изредка выходил в проулок поглядеть, как чернокожие работники сгружают с машин товар, который подвозили несколько раз в месяц. Мистер Пельтье ходил в белой рубашке, при галстуке и вообще одевался так, чтобы все видели, что он не чета прочим жителям Тинтерна; лицо у него было красное и очень подвижное.