— И Библию туда же, — кивнул монахам патриарх. Монахи низко поклонились, подняли сундук и покинули кабинет. Как только дверь за ними закрылась, Алексий III запустил руку под стол и извлек оттуда штоф.

— Прихожане пожаловали.

Отец Сергий поспешил скатать ватман в рулон, освобождая место, затолкал его в тубус, и скоро рабочий стол превратился в обеденный. На нем появился солидный шмат сала, жареная курочка, ветчина…

— Ваше святейшество, — заволновался Виталий, чувствуя, что планы относительно «стрелки» с Кощеем грозят накрыться медным тазом, — а нынче случайно не пост?

— Нет, сын мой. Да если бы и был — неужто я, отпуская всем грехи, себе один маленький грешок не прощу? Ну и тебе заодно? Давай, сын мой, не томи. Зелье сие дивное, заморское. Коньяк называется. Под него хорошо беседы задушевные вести.

Отец Сергий наполнил кубки. Деваться Виталий было некуда. Они дружно выпили, закусили, и потекла неспешная, задушевная беседа. Коньяк был действительно хорош…

Коньяк был настолько хорош, а беседа была такая задушевная, что о «стрелке» Виталий вспомнил, только когда отец Сергий начал зажигать свечи. За окном уже темнело.

— Да ё-моё! — всполошился царский сплетник. — Меня небось уже ждут!

Где? — спросил патриарх. На Вороньей горе. Кто?

— Кощей. Мы с ним договорились там морду друг другу набить. Кстати, не благословишь, отче?

Виталий выложил на стол два заряженных пистолета.

— Морду Кощею набить — дело благое, — не стал возражать патриарх, перекрестив пистоли.

Юноша сунул их обратно за пояс, попытался встать, но патриарх положил ему руку на плечо и заставил сесть обратно.

— Куда, сын мой? А по последней?

— Ваше святейшество, надо говорить «по крайней», — поправил царский сплетник.

— Это мудро, — согласился патриарх. — Ну благословляю тебя на подвиг ратный, сын мой!

Они выпили по крайней, и только после этого юношу с миром отпустили. Таким образом, территорию храма Христа Спасителя журналист покинул уже изрядно втертый и в самом развеселом настроении. Благословение патриарха его вдохновило, и теперь у него была только одна печаль: как бы поскорее добраться до Вороньей горы. Солнце уже скрывалось за горизонтом, бросая последние лучи. Его взгляд упал на впряженную в телегу лошадку около церковных пристроек, которую под уздцы держал мужичок лет пятидесяти. Лапти и другие характерные особенности одежды мужичка выдавали в нем селянина. Служки как раз закончили разгружать его телегу от даров природы и производили расчет. Получив денежки, мужичок запрыгнул в телегу, тронул вожжи, и лошадка неспешно затрусила к выходу из церковного двора.

— А вот и мотор! — обрадовался царский сплетник и начал «голосовать».

— Тпррру-у!!! — натянул вожжи крестьянин, увидев перегородившего дорогу юношу.

— Куда едем? — строго спросил царский сплетник и вцепился в оглоблю, чтобы не упасть. Его уже изрядно штормило.

— Так деревенские мы, — залепетал крестьянин, — стало быть, туды, в деревеньку, и едем.

— Воронью гору знаешь?

— Дык… кто ж ее не знает?

— Вот тебе полушка, — выудил из кармана первую попавшуюся монету Виталий, — а если засветло до Вороньей горы довезешь, я, царский сплетник, тебе еще и рупь серебряный сверху пожалую. Давай с ветерком! На «стрелку» опаздываю!

Не дожидаясь согласия, юноша кинул крестьянину монету и брыкнулся в телегу. Крестьянин поймал монету на лету, нервно икнул, сообразив, что держит в руках полновесный золотой, выудил из сена, устилавшего дно телеги, кнут и энергично взбодрил им свою лошадку.

— Но, залетная!!! Зорька, не подведи! — Лошадка рванула с места в карьер. Телега резво запрыгала на рытвинах и ухабах. — Да ежели я на тебе еще одну такую полушку заработаю, я ж себе хату новую срублю, Маньку замуж выдам, да еще и Парашке на приданое останется!

— «Ямщи-и-ик, не гони лошаде-э-эй»!!! — душевно драл глотку юноша.

«Такси» только что выехало из города. Вслед ему смотрели, почесывая затылки, стрельцы, стоявшие у ворот.

— Во царский сплетник дает!

— На «стрелку» едет.

— Один…

— Гашеный!

— А еще говорили «иноземец, иноземец». Да он свой в Доску!

— Наш человек!

Их голосов за грохотом телеги юноша не слышал, да ему было и не до них. Он целиком отдался искусству.

— «Мне нэкуда больше спеши-и-ить»!!!

Лошадка мчалась уже по направлению к Вороньей горе, Аршину которой было прекрасно видно даже с территории Порта.

— Так я не понял, барин, мне гнать или остановиться?

— Темнота! Ни хрена не понимаешь в высоких материях. Нам песня строить и жить помогает. Гони давай!

И тут глаза его узрели летящего над ними ворона, в клюве которого торчал кусок сыра.

— «Черный во-о-орон! Черный во-о-орон! — завопил во всю глотку юноша. — Что ты вьешься надо мно-о-ой! Ты до-бы-ы-ычи-и-и не дождё-о-ошься-а-а! Черный во-о-орон, я не твой!»

Воронью гору местные авторитеты для своих терок выбрали неслучайно. Отсюда прекрасно было видно город, что не давало царским войскам приблизиться незаметно и вмешаться в разборки кланов. Устроить засаду на склоне горы тоже было трудно, и шелестящий листвой в отдалении лес не представлял опасности: пущенная оттуда стрела к пятачку на крутом, обрывистом берегу реки у подножия горы, где авторитеты выясняли отношения, просто не долетала бы до цели. Пятачок представлял собой травянистую полукруглую площадку, вплотную примыкавшую к обрыву, и на ней уже скопилось десятка полтора роскошных карет. Около них расхаживала Кощеева братва, обвешанная золотыми цепями и гайками. Информация о том, что на их территории появился новый крутой авторитет, в одиночку расправившийся с самыми сильными быками Кощея, их изрядно напрягала, и каждый втайне надеялся, что их босс сумеет решить дело миром. На окошко дверцы самой роскошной золоченой кареты спланировал ворон, торопливо дожевал сыр и начал что-то шептать сидящему внутри пассажиру.

— Ну надо же, как интересно! — хмыкнул в ответ невидимый пассажир.

— Шеф, — подошел к карете Тугарин Змей, — там на реке какая-то лодка крутится.

— И много в ней народу? — лениво спросил шеф.

— Три человека. По виду рыбаки. С сетями возятся.

— Ну и пусть возятся.

— Еще на берегу какие-то придурки костер запалили. Судя по запаху, шашлыки жарят.

— Их много?

— Мужиков пятеро, но с ними баб штук десять. И все водку жрут. Может, шугануть их? А то начнут песни орать в самый неподходящий момент.

— Оставь. Люди культурно развлекаются. Опять же будет кому потом рассказать о том, как мы разделались с этим царским сплетником, чтоб у нашей паствы иллюзий не было. Он, кстати, как мне только что доложили, скоро будет.