Я честно рассказал, что работаю в Центре контроля, в Калифорнию приехал по делам и решил навестить университет.

– Здорово. Отлично. Приятно видеть, что после стольких трудностей и неурядиц ты все-таки сумел встать на ноги.

Вот он, добрый старый комплимент пополам с пинком, подумал я.

– Так, значит, ты закончил магистром общественного здравоохранения? – продолжала она допрос с пристрастием.

Очевидно, ей не верилось, что я все-таки смог осилить программу доктора медицины; она решила, что я выбрал направление охраны здоровья. В общем, предположение выглядело совсем не плохо.

– Нет, получил диплом врача.

– Ну, просто великолепно. И где же?

Этот разговор уже начинал меня убивать.

– В университете штата Мэриленд, – ответил я.

– Прекрасная школа, – неискренне заключила она. – А я вот застряла здесь, занимаюсь нейрохирургией. Меня пригласили остаться на факультете. Сейчас уже доцент.

Кажется, Дженна даже и не заметила, что я вовсе ни о чем не спрашивал.

– Умница, – сказал я.

– Да. Хотя операции на мозге – дело тяжелое.

– Ну, знаешь, это не ракетная техника.

Я улыбнулся. Дженна – нет.

– Однако это нейрохирургия.

– Да, конечно, – согласился я.

И как это меня угораздило ввязаться в разговор?

– Работа, конечно, неплохая, но для женщины очень трудная.

На ум пришел сразу десяток ответов, однако я предпочел не рисковать.

– Могу представить.

– Во всяком случае, кто-то же должен бросить вызов мужскому шовинизму.

У меня создалось ощущение, что она даже не очень-то замечала мое присутствие, а разговаривала просто со стеной. И тут она тронула меня за руку.

– Ну и как ощущение – ведь ты вернулся после стольких лет…

Нельзя было упускать возможность. Я метнул взгляд на часы.

– Черт возьми, Дженна, я опаздываю на важную встречу. Поздравляю с профессиональными достижениями. Перед тобой словно ковровую дорожку расстилают.

Произнося все это, я неотступно пятился к двери, не оставляя Дженне ни малейшей лазейки для приглашения выпить вместе кофе и поболтать.

Оказавшись на улице, я вздохнул полной грудью, словно только что освободился от удушья. Отошел от старого здания на почтительное расстояние и только тут оглянулся, чтобы удостовериться, что Дженна меня не преследует. Территория была свободна, и я сел на скамейку. И только сейчас, оглянувшись, понял, что нахожусь как раз напротив корпуса Хейлмана – того самого, где и располагалась лаборатория Хэрриет Тобел. В отличие от других университетских зданий это ничуть не изменилось: то же самое старое, довольно неприглядное сооружение, где я провел так много времени и где, буквально на коленях, умолял доктора Тобел помочь.

Взглянув направо, я узнал серый корпус Даннера, в котором помещалась та самая лаборатория, где мне довелось выполнять работу на степень доктора философии. А на третьем этаже, в углу, та самая аудитория, в которой я чувствовал себя таким счастливым, смелым, амбициозным, где вел себя, словно повелитель вселенной. Та самая, где я так вспылил.

«Вспылил». Так объяснили мое поведение товарищи-студенты. Я внезапно вспотел.

Итак, я вспылил. Если вы стремитесь к карьере доктора медицины и доктора философии, то первые два года учебы проведете среди нормальных студентов-медиков, целых двадцать месяцев посвящая изучению базовых наук, так называемому доклиническому образованию: в него входят анатомия, биохимия, психология. Но после этих двух первых курсов нормальные студенты-медики отправляются в клиники, чтобы «учиться на доктора». А другие, подобные мне, держат путь в лаборатории, чтобы заниматься научной работой и готовиться к карьере исследователя. Выбор конкретной лаборатории имел колоссальное значение. Вы не только определяли свое местонахождение и окружающую среду на следующие четыре года жизни, но и выбирали себе наставника и поле деятельности. Именно этот выбор давал или, наоборот, не давал возможности научных публикаций, грантов и контактов. Крепко подумай, не ошибись в выборе, работай хорошо, и весь мир окажется у тебя в кармане. Выберешь не то и, если не повезет, на всю жизнь останешься заштатным докторишкой.

Короче говоря, речь шла о том влиянии и уважении, которые, подобно вирусу, передаются студенту от почтенного и авторитетного научного руководителя и заражают его. Конечная же цель у всех нас была одна и та же, словно Святой Грааль: место на факультете и собственная лаборатория.

Поводив носом примерно с год, я остановился на лаборатории исследования биологии рака, которой руководил трансплантированный из Германии доктор Марк Юрген. Сам он занимался изучением влияния вирусов на ДНК человека. Доктор Юрген работал с вирусом человеческой папилломы, который приводит к появлению бородавок, а у некоторых, из числа неудачливых женщин, вызывает рак шейки матки. А если говорить еще конкретнее, доктор Юрген рассматривал роль вируса в передаче информации на клеточном уровне. Он хотел выяснить, каким именно образом вирус приводит к такому бешеному делению клеток в организме некоторых людей. И хотя он имел дело с вирусом человеческой папилломы, ограничиваться только бородавками смысла не было. Сама идея инфекционного распространения рака в то время была в моде, и работа Юргена должна была привлечь внимание всего мира. Естественно, я не мог устоять против искушения.

Лаборатория доктора Юргена имела репутацию скороварки. Герр Юрген ожидал быстрых результатов, а также того, что его команда знает, как именно их следует получить. За ручку здесь никто никого не водил, а с научных семинаров подчиненные часто уходили в слезах. Но дело в том, что этот человек действительно получал результаты и публиковал их в самых авторитетных научных изданиях: «Нэйчер», «Селл», «Сайенс», «Кэнсер». Все эти журналы относились к самым престижным. И хотя контора была еще совсем молодой – сам профессор работал в университете всего лишь восемь лет, – его студенты и аспиранты получали работу в таких местах, как Дюк, Пенн-стейт и Гарвард. Так что обстановка как раз подходила таким молодцам, как я – молодым, полным сил, энергичным, умным и целеустремленным. С благословения куратора Хэрриет Тобел я отдал свою драгоценную научную судьбу в руки доктора Юргена. И все шло просто прекрасно. Какое-то время.

Я выбрал себе плодотворную нишу для работы – вирус гепатита С. У ряда больных он может вызывать рак печени. Я планировал обнаружить механизм, посредством которого вирус вызывает рост опухоли, и соответственно занялся разработкой адекватных экспериментов. Самое интересное, что всего лишь через пару лет я действительно обнаружил этот механизм, и мои результаты достойно и значительно пополнили бы корпус знаний. У доктора Юргена текли слюнки, а я готовил статьи для самых серьезных журналов. Неожиданно моя персона оказалась восходящей звездой в лаборатории, на факультете и – да простят мне отсутствие скромности – в области биологии рака. Проблема заключалась в одном: мои результаты не имели стопроцентной обоснованности.