— Нет-нет, что ты, ты как раз достоин, о достойнейший из достойных, — уверил гостя Ходжахмет.

Хозяин хлопнул в ладоши, и из-за занавески вышла капитан Ханумам.

На ней были камуфляжные шаровары и рубашка защитного цвета.

— Ну как тебе женщина? — спросил Ходжахмет.

— Она очень красивая, — неуверенно сказал Данилов.

— И добрая, — добавил Ходжахмет, — тебе с нею будет очень хорошо, она тебе отрежет голову…

* * *

Внизу, под крылом «Фалькона», уже проплывала заснеженная тайга.

В теплом накондиционеренном салоне летели трое.

Всего три пассажира.

Всего одна семья.

Саша, Катя и Сашенька Мельниковы.

И только пилот, генерал Закосов, порою поглядывая из своего командирского кресла назад в салон, улыбался в свои усы.

Товарищ Лю деи Лао умел принимать иностранных гостей.

Этому искусству товарищ Лю научился у великих мыслителей древности, еще студентом Пекинского университета прочтя трактат Шестого патриарха Хэй Нэна о том, как следует вести дипломатические переговоры.

Товарищ Лю хорошо усвоил предписанные трактатом правила: «Роскошь и спокойное течение приема должны уверить воинственного соседа в том, что силы императора настолько велики, что ему не о чем беспокоиться, кроме как о приятном времяпрепровождении… Танцы девушек, нарядные костюмы придворных должны внушать гостю благоговейный трепет перед богатством императора, а устрашающий вид его воинов — страх перед самой мыслью о войне… Спокойствие же императора должно уверить гостя в том, что он не боится воинственного соседа… Император боится только расстройства своего желудка за обедом…»

Но товарищ Лю не боялся и расстройства желудка.

Товарищ Лю ничего не боялся.

После того как господина Ходжахмета катали на гребных лодках по волнам Желтой реки, их ждал обед — традиционная утка по-пекински, а вечером они вместе с господином Ходжахметом должны были посетить Пекинскую оперу…

— Как жаль, дорогой господин Ходжахмет, — прижав руку к груди, с улыбкой сказал товарищ Лю, — как жаль, что, по вашей вере и вашим уважаемым мною обычаям, вы не можете попробовать рисовой водки и кислого ржаного пива, подаваемых моими поварами к нашим блюдам, но я из чувства солидарности тоже не стану сегодня пить рисовую водку, заменив ее простой водой.

— Я ценю ваше участие, господин Лю ден Лао, — отвечал Ходжахмет, — и, когда вы будете у нас, в Багдаде, с ответным визитом, я тоже обязательно откажусь от какой-нибудь из своих привычек.

— От ночи с тремя наложницами, — по-китайски шепнул сзади товарищ Ван Хэ, полагая, что переводчик не станет переводить на арабский эту его реплику.

— В интересах Поднебесной не отказываться, а приобретать, — сказал товарищ Лю ден Лао со своей неизменной, исполненной мудрости улыбкой. — Мы не станем ни от чего отказываться, господин Ходжахмет! В интересах наших могучих государств только приобретение, только взаимовыгодное сотрудничество, а не самоограничения. Потому что самоограничения — это удел побежденных и слабых.

— Вы правы, господин Лю ден Лао, — сказал Ходжахмет, — вы воистину являетесь достойным преемником великих мудрецов древнего Китая, как мне и говорили о вас.

— Спасибо за комплимент, — прижав руку к груди, сказал Лю ден Лао. — Но отчего вы не поинтересуетесь, в чем мы видим наше взаимовыгодное сотрудничество?

Ходжахмет отложил палочки, которыми ел рис, вытер усы и бороду и, с полминуты молча пожевав губами, наконец произнес:

— Мы остались единственными реальными силами на этой планете, господин Лю, и мы должны договориться. Договориться, но не уничтожать друг друга. Мы должны поместиться на этой планете таким образом, чтобы не мешать друг другу. И именно за этим я сюда и приехал.

— Вы полагаете, что вы уже окончательно покончили с русскими? — спросил молчавший до этого товарищ Ван Хэ.

— Вы ведь знаете, я сам русский, — ответил Ходжахмет, пристально поглядев товарищу Ван в его карие глаза, — я сам русский и поэтому очень ревнив в отношении того, как будет делиться русское наследство.

* * *

— А не передерутся они за российское наследство? — спросил Мельников.

Они сидели в бывшем кабинете Старцева.

Генерал Ерохин, исполнявший обязанности командующего Резервной ставкой, майоры Грабец, Цугаринов и герой последних событий — Саша Мельников.

На столе стояла початая бутылка коньяка и пять рюмок.

Пятая, накрытая кусочком хлеба, стояла рядом с фотографией генерала Старцева.

— У Ходжахмета встала работа его научного центра, — сказал Цугаринов, — он без китайской помощи теперь никак не сможет продвинуться дальше, ему нужны чистые проводники из Тибета.

— А китайцам нужна Сибирь до Урала, — заметил Грабец. — Может, они сторгуются?

Ерохин поглядел на Цугаринова и кивнул, угадав его намерение налить еще по одной.

— За Старцева, светлая ему память, — сказал Ерохин. — Только благодаря его решимости Ставка выстояла и пока мы еще живы и сражаемся.

Молча выпили.

Ерохин слегка сморщился от резкой горечи не шибко-то марочного грузинского коньяка и задумчиво поглядел в дно опустошенной им рюмки.

— Судя по всему, недолго тебе придется, Саша, побыть подле жены да маленького сына, — сказал Ерохин, — надо тебе теперь снова собираться к Ходжахмету.

— Вот личные дела ученых Сидельникова и Бурлакова, — оживившийся Цугаринов подсунул Саше две простые картонные папки с бумагами. — Тебе теперь предстоит заняться этими господами…

— Мне привезти их сюда живыми? — спросил Саша, ставя рюмку на стол.

— Это был бы идеальный вариант, — кивнул Цугаринов. — Но, если привезти живыми их не получится, надо сделать так, чтобы они не успели ничего сделать, когда Ходжахмет привезет Заир-паше новых тибетских проводников.

Значит, снова в дорогу?

Значит, снова лететь с генералом Закосовым на его спарке Су-37…

* * *

— Значит, ты снова улетаешь? — спросила Катя.

— У меня служба, — ответил Саша, щекой прижавшись к Катюшиному затылку.

— Мы будем тебя ждать, — тихо сказала Катя и добавила со вздохом: — Ты только помни там, что у тебя есть сын, которому нужен живой отец.

— Буду, — ответил Саша, поднимаясь.

В коридоре его уже ждал ординарец, а наверху, возле устья шахты, ждал уазик, чтобы отвезти Сашу на аэродром.