— Ян, а если окажется, что Антон просто сбрендил и написал эту книгу в припадке безумия? Что будет тогда? Ты простишь нас? — жалобно поскуливала находящаяся на грани нервного срыва Анфиса, переживая за то, что это за ее женихом мы отправились в этот ночной военный поход. Ну и еще, конечно, не забывала о синих кружевах, которые Ян собирался скупить и взять с собой в Париж.

— Анфиска, не переживай! — весело отозвался Ян, вприпрыжку двигаясь между бороздами грязи, лавируя между ними, высоко поднимая ноги, обутые в резиновые сапоги, которые мы нашли в доме Ольги Блюминой. — Ночная прогулочка нам не помешает! Подышим свежим воздухом, увидим заброшенную церковь, я сделаю снимки… Даже если окажется, что и церкви-то там нет, все равно дойдем до места, сольемся с природой, развернемся и пойдем обратно.

— Церковь-то там точно есть… И люди тоже. Ну не мог Антон все это придумать. Да и шахматы эти…

— Анфиса, ну правда, успокойся, — сказала я, приобняв ее.

Я набрала в легкие побольше воздуха, а воздух был прохладный, но какой-то необыкновенный, сладкий и горький одновременно, так пахнет сама осень, настоянная на погибающих листьях, чуть тронутых тонким льдом озерцах, на дымке сжигаемого садового сора. И в небо, в непроглядную темень выпорхнула невидимая для Анфисы и Яна призрачная, как россыпь звезд, мелодия, исполняемая оркестром… Долгое вступление, наполняющее мою душу забытой радостью и заставляющее колотиться мое сердце. Словно там, впереди, где-то внизу, в невидимом для меня пространстве за мной следили тысячи глаз.

Я остановилась, схватив Яна за руку и сделав движение, притормаживая его ход, и все трое встали, посреди ночи, обвеваемые прохладным ночным ветром.

Мои руки плавно двигались в такт звучавшей во мне музыке, и вот, наконец, прозвучали несколько последних нот, взятых флейтой, и мой голос чистый, преисполненный нежности, запел, задыхаясь от волнения:

Звуки летели к небу, разрывая темноту, наполняя ее чуть заметным бледным светом.

— Ты ж моя птица, — прошептал, крепко держа меня за руку, Ян.

Внутри меня разверзся золотой, усыпанный бриллиантами купол, обращенный к едва наметившемуся над нашими головами лунному очертанию, из ниоткуда вдруг врывался мощный, свободно льющийся голос, пронзающий последние слои прозрачных черных облаков и навстречу

выплыла, озаряя все вокруг, крупная, сияющая белым ярким светом луна.

Слезы хлынули из моих глаз, такого счастья я и не помнила, чтобы так сильно, мощно и вместе с тем нежно звучал мой голос. Оркестр внутри меня замолк, где-то вдали тысячи, миллионы слушателей аплодировали мне, и звук аплодисментов таял, растворяясь в порывах ветра…

Вот так и сходят с ума, подумала я, прикрывая рот ладонью, словно проверяя, на месте ли он, ощупывала горло, все еще не веря, что это мои голосовые связки справились с этой каватиной.

Ян обнял меня, зарылся лицом в мои руки, осыпая их поцелуями.

— Так и умереть будет не жалко, под твой голос, — сказал он, и я поняла, что он плачет.

Анфиса стояла рядом, широко расставив ноги, словно для того, чтобы не упасть, чтобы удержаться, и лицо ее, освещенное лунным светом, казалось совершенно белым. Она смотрела на меня и едва заметно качала головой. Потом, придя в себя, проговорила:

— А я устроила тебя в нашу библиотеку, вытирать пыль с книг… Это невозможно… Так нельзя… никогда себе этого не прощу.

Я улыбнулась, хотела ей что-то сказать, но голоса уже не было. Он улетел — в ночь, к луне, куда-то очень далеко, и я не знала, вернется ли он ко мне, неблагодарной, неосторожной, несерьезной, легкомысленной, глупой, не сберегшей его…

Анфиса, уже окончательно придя в себя, сняла с шеи свой шарф и обмотала им мое горло.

— Я дура, что позволила тебе идти ночью по такому холоду.

— Пойдемте, я вижу уже купола, — сказал Ян, подхватил меня под руку, и мы втроем двинулись дальше.

Место, куда привела нас Анфиса, было жутким. Вросшие в землю церковные купола с силуэтами вросших в них тонких деревьев на фоне бледно-сиреневого неба, черные развалины, напоминающие обломки гигантских зубов, сломанный, поникший огромный крест на одном из куполов.

— Вот, сюда сворачивает дорога, видите? Со стороны ее и не видно за кустами, но она есть, и это по ней проезжают машины, которые после въезжают в ворота. Думаю, мы уже близко…

Дорога шла довольно круто вниз, в темноту, и вот в этой темноте мы увидели словно нарисованный огненным карандашом светящийся прямоугольник ворот (Антон не обманул!!!). Как если бы за ними, за воротами был портал в другое измерение, в какой-нибудь солнечный город с морской набережной, наполненный нарядно одетыми людьми и голосами разносчиков, предлагающих пирожки, мороженое, воздушные шары… Во всяком случае, я почему-то представила себе именно такую картинку.

И вдруг я ужаснулась — как это могло случиться, что никто из нас во время моего пения не подумал о том, что меня могли услышать!

— Будем надеяться, что я была Нормой примерно за пару километров отсюда, — прошептала я, чувствуя, как саднит горло.

— Нет, они не слышали… — успокоила меня Анфиса.

Мы подошли почти вплотную к воротам. Безусловно, за ними была жизнь, раздавались какие-то голоса, и на самом деле пахло едой!

— Рассказать кому — не поверят, — сказал Ян, щелкая телефоном, как фотоаппаратом.

Мы пытались разглядеть, что там, за воротами, но ничего, кроме прямоугольного светящегося контура, не видели.

— Что будем делать? — просипела я.

— Ничего, — передразнил меня с улыбкой Ян. — Я все никак не могу прийти в себя от твоего пения… Вон, смотри, даже луна повелась на твой голос, решила выглянуть, чтобы увидеть тебя! Все стало видно, словно специально для нас!

— Главное, что Антон не соврал, там действительно есть люди. Может, и Юра еще жив, — сказала Анфиса.

— Сейчас, когда мы знаем, что под землей действительно могут быть люди, что здесь пахнет криминалом, а может, и смертью, надо же что-то делать, действовать! — шептала я сорванным голосом.

— Мы возвращаемся домой, — скомандовал Ян, — потом уже будем думать.

К концу нашего ночного путешествия мы выбились из сил и вошли в деревню, едва живые, промерзшие. Анфиса ругала себя, считая, что допустила непростительную ошибку, взяв меня с собой на развалины. Что меня надо было беречь, что они с Яном сильно рисковали моим здоровьем, да и безопасностью тоже. До них словно только что дошло, что все эти волнения в сочетании с холодом могут спровоцировать дисфонию связок, и без того заблокированных общим стрессом организма.