У Протапа риса тоже не оказалось, но он ответил:

— Хорошо, я дам. Только пусть мне снимут наручники.

Слуга сказал стражнику, чтобы тот снял наручники. Но стражник отказался:

— Нужно разрешение.

Слуга отправился за разрешением. Кто станет так хлопотать за другого? Особенно трудно ожидать подобного поступка от Пирбакша, мусульманина — слуги сахиба: он никогда не помогал другому в беде. Мусульмане, слуги англичан, самые низкие люди на земле, но сейчас Пирбакш действовал в своих собственных интересах: он хотел накормить женщину, чтобы потом отвести ее к себе.

Слуга пошел за разрешением к сахибу, а Шойболини осталась стоять около лодки Протапа. Лицо ее закрывало покрывало.

Красота всех покоряет. А если ее обладательница — молодая женщина, то внешность становится верным ее оружием. Амиат тоже заметил, что женщина необычайно красива, и, услышав, что она сумасшедшая, пожалел несчастную. Через джамадара[111]он распорядился снять с пленного наручники и пропустить женщину в лодку.

Слуга-мусульманин принес лампу, и стражник снял с Протапа наручники. Затем Протап взял у слуги лампу и пошел в каюту якобы за рисом. На самом деле он решил бежать. Пирбакш остался ждать на берегу.

Шойболини последовала за Протапом и тоже вошла в каюту. Стражники стояли снаружи и не могли видеть того, что происходило внутри. Шойболини приблизилась к мужчине и открыла лицо.

Когда Протап оправился от удивления, то увидел, что Шойболини кусает губы, но лицо ее сияет от радости и в то же время полно отчаянной решимости. «Да, это тигрица, достойная тигра!» — подумал он.

Шойболини тихо шепнула:

— Брось рис и вымой руки... Не за рисом же я сюда пришла! — Скорей беги! Там, у излучины реки, тебя ждет лодка.

* * *

Протап ответил тоже шепотом:

— Сначала иди ты, иначе попадешь в беду.

— Сейчас же беги! — настаивала Шойболини. — Когда тебе наденут наручники, будет поздно! Прыгай в воду, не медли! Послушайся меня хоть раз! Я притворилась сумасшедшей, и они не удивятся, когда я брошусь в реку. Если ты хочешь, чтобы я спаслась, прыгай! — Сказав это, Шойболини громко захохотала и крикнула:

— Я не буду есть рис! — Потом она заплакала и, поднявшись на палубу, сказала стражнику: — Я приняла рис из рук мусульманина! Я потеряла касту! Мать Ганга, возьми меня! — С этими словами Шойболини бросилась в воду.

— Что случилось?! — закричал Протап, выбегая следом за ней на палубу.

Вооруженный стражник попытался преградить ему путь.

— Негодяй! — крикнул Протап. — Женщина тонет, а ты стоишь и смотришь?! Он ударил стражника ногой, и тот плюхнулся в воду. — Спасайте женщину! — снова крикнул Протап и бросился в реку.

Шойболини плавала хорошо и теперь была уже далеко. Протап поплыл за ней.

— Пленный убежал! — воскликнул второй стражник и вскинул ружье, целясь в Протапа.

— Не бойся, я не убегу! — крикнул ему Протап, продолжая уплывать от лодки. — Надо спасти женщину, я не могу допустить, чтобы она погибла. Ты же индус, а хочешь убить брахмана!

Сипай опустил ружье.

В это время Шойболини уже подплыла к последней, стоящей на причале лодке. Взглянув на нее, она замерла от ужаса: это была та самая лодка, на которой она плыла с Лоуренсом Фостером. Дрожа от волнения, Шойболини еще раз посмотрела на лодку. Там, на крыше каюты, полулежал какой-то сахиб. Шойболини вгляделась в его лицо и вскрикнула — она узнала Лоуренса Фостера. Фостер тоже заметил Шойболини и сразу узнал ее.

— Держите! — закричал он. — Держите ее! Это моя биби!

Услышав его крик, несколько человек бросились в воду и попытались догнать Шойболини. Они даже призывали на помощь Протапа, который заплыл уже далеко и был ближе всех к ней:

— Держи ее! Фостер-сахиб наградит тебя!

Протап же подумал: «Я сам уже однажды наградил Фостера-сахиба и не отказался бы сделать это еще раз», — и крикнул:

— Я держу ее!

Сипаи поспешно вылезли из воды. А Фостер так и не узнал, с кем это они разговаривали.

Протап и Шойболини были уже далеко. Какое восхитительное зрелище! Они плыли словно по океану счастья. Залитая лунным светом огромная река несла свои воды через всю страну, по ней, будто гирлянды синих цветов, пробегали маленькие волны. Протап и Шойболини всматривались в бескрайний небесный океан. Протап подумал: «Почему человеку не дано переплыть и этот океан? Почему нельзя разбрызгать волны облаков? Интересно, ценой какой добродетели я смог бы стать пловцом в этом великом океане? Как ничтожно по сравнению с этим плавание в реке! С самого рождения я плыву по бурному морю жизни, то рассекая волны, то качаясь на волнах, словно травинка. Что для меня эта река?!» А Шойболини думала: «У этой реки есть дно, а я плыву по бездонной реке жизни».

Замечаем мы красоту природы или нет, она не становится от этого менее яркой. В каком бы море вы ни плыли, вы всюду увидите эту нежную синеву воды, эти маленькие волны, все так же будут сиять звезды, все так же будут раскачиваться деревья на берегу и так же будет серебрить воду лунный свет. О, баловница природа! Все бы ей резвиться да играть своей нежной красотой.

Шойболини все еще видела перед собой бледное, исхудавшее лицо Фостера. Она плыла, словно заводная кукла, совсем не чувствуя усталости.

Протапа внезапно обуяла радость. Он тихо позвал:

— Шойболини! Шой!

Шойболини вздрогнула, ее охватило волнение. Так Протап звал ее когда-то в детстве. И вот сейчас он снова произнес это милое ее сердцу «Шой!». Сколько прошло лет! Но разве время измеряется годами! Оно измеряется счастьем и горем человеческой жизни. Для Шойболини эти годы казались вечностью! Услышав здесь, среди бесконечных волн, свое имя, Шойболини закрыла глаза. Она мысленно призвала в свидетели луну и звезды.

— Протап! Почему даже сегодня мертвую Гангу освещает луна? — тихо спросила Шойболини.

— Луна? Нет, Шой, это не луна, это солнце восходит! Не бойся, теперь нас никто не догонит.

— Тогда давай выйдем на берег, — предложила Шойболини.

— Шой!

— Да?

— Ты помнишь?

— Что?

— Однажды мы плыли так же...

Шойболини не ответила. Она заметила плывшее по течению бревно и ухватилась за него рукой.

— Держись за него! — крикнула она Протапу. — Отдохни!

Протап подплыл и взялся за бревно с другого конца.

— Помнишь? — снова спросил Протап. — У тебя тогда не хватило мужества утонуть, а я готов был сделать это...