– Давайте не будем торопиться, – проскрипел голос где-то совсем близко. – Что вы хотите получить взамен?

– Каково ваше предложение? – спросил Соломон.

На мгновение повисла тишина.

– Дайте вашу руку.

Соломон подчинился: он протянул в темноту руку ладонью вверх.

– Возьмите.

На ладони у Соломона оказалось с десяток мелких бледно-коричневых камней.

– Мило, – сказал он. – Но за свои хлопоты я хотел бы получить нечто большее, чем горстка медокамней.

Редмирта зашипела. Рука в татуировках снова показалась и добавила ему на ладонь крупных драгоценных камней.

– Так-то лучше, – кивнул Соломон. – Такие великолепные цвета. Белый и сиреневый, – сказал он, перебирая камни пальцами. – Голубой. Зелёный… – он поднял глаза, сузившиеся до тонких щёлочек. – Но сомневаюсь, что у вас есть ещё и красные.

Редмирта снова зашипела.

– А ещё один красный камень мог бы стать завершением нашей сделки.

Лея стояла не дыша.

Узловатая рука протянула красный камень, гладкий и крупный, размером со сливу.

Лея увидела, как расширились глаза Соломона. Она знала: один лишь этот камень стоил больше, чем все остальные, вместе взятые. Лицо Соломона озарила широкая улыбка.

– Сделка состоялась, – сказал он. – Белозмей ваш.

Но тут рука сомкнулась в кулак, пряча красный камень. Другая рука сжала запястье Леи.

– Белозмей… – зазвучал голос Редмирты, елейный и нетерпеливый; она крепче вцепилась в руку Леи. – И девушка.

Лея резко дёрнулась назад.

– Я вам не живой товар, – крикнула Лея, чувствуя, что её голос задрожал. – Сол ни за что бы не оставил меня здесь; правда ведь, Сол? – Кровь стучала у неё в висках. – Сол, скажи ей. Сол?..

Но Соломон Таллоу не проронил ни звука.

Хеппи проснулась, но пока пребывала в дремотном замешательстве между сном и бодрствованием.

Во мраке пещеры она разглядела свой разорванный рукав и верёвку, которая была обмотана у неё вокруг запястья и тянулась вверх, к торчащему из стены каменному шипу. Но сон пока не отпускал её; ни пещера, ни оковы, ни лохмотья её сейчас не волновали.

Отец был рядом, его лицо блестело в свете огня. Они играли в свою любимую игру, и он тихонько напевал колыбельную, которая ей так нравилась. Должно быть, в тот день они преодолели долгий путь: от усталости болело всё тело. Ещё она чувствовала отчаянное нежелание засыпать, потому что боялась, проснувшись, не найти его рядом.

Она пыталась внимательно следить за деревянными шариками: как блестела их отполированная поверхность, как они тихо постукивали друг об друга. Но это не помогало. Она так устала и так удобно устроилась, а колыбельная так нежно убаюкивала её…

Она всё-таки проснулась, и увиденный сон постепенно отдалялся от неё. Однако она всё ещё ощущала тепло и ровное дыхание – вдох, выдох. Она протянула руку в темноту – и коснулась чего-то ребристого и чешуйчатого.

Чего-то живого.

Тут она поняла, что вокруг неё обвился спящий змей, белый и гладкий, со сложенными крыльями; длинный хвост свернулся кольцом, как бы защищая её; на нём покоилась длинная заострённая морда. Змей открыл глаза ярко-жёлтого цвета и посмотрел на неё проницательным взглядом. Из его ноздрей тонкой струйкой вырвался дым, а из горла доносились странные звуки, напоминавшие шёпот ветра и барабанную дробь сильного дождя.

– А-а-ай… Са-а-а…

Имя, рождённое мечтами, успокаивающее и сильное, само пришло ей в голову и спешило сорваться с языка. Хеппи почувствовала, как змей плотнее обвился вокруг неё. Она поняла: он, как и сама она, был напуган, одинок и искал утешения в их близости.

Хеппи закрыла глаза и будто бы растворилась в размеренном ритме его вдохов и выдохов.

– Аза, – произнесла она.

Илай поднял с земли ветку, положил на угли, и затухший было костёр снова разгорелся. Он подбросил ещё хвороста, немного подождал, пока огонь не затрещал, и поставил греться котелок.

Вода закипела, и Илай опустил в котелок пригоршню ячменной муки. Затем добавил остатки пойманной накануне рыбы и всё перемешал.

Каменный пророк открыл глаза, потянулся и сел. Он растерянно озирался по сторонам, пока его затуманенный взгляд не остановился на скалолазе.

– Так ты проснулся, – сказал Илай.

Икабод кивнул и потёр глаза кулаками. Он поднял голову и стал принюхиваться, как грызун, подёргивая носом.

– Еда, – пробормотал он.

– Немного каши-размазни с рыбой, – кивнул Илай. – Похоже, тебе не мешало бы поесть, пророк.

– Не откажусь, – Икабод поёжился под пристальным взглядом бледно-голубых глаз.

– И что же это было – зелёный ликёр или голоса предков? – холодно спросил скалолаз, передавая Икабоду дымящуюся миску. – Прошлой ночью в твоих поступках было маловато здравого смысла. Но на этот раз ты хотя бы не пытался оглушить меня ликёром.

– Ни то, ни другое, – ответил Икабод с набитым кашей ртом. – После того удара молнии я, кажется, прозрел. Так что вчера у меня на уме было совершенно другое.

Илай помешивал кашу в котелке.

– Я просто никчёмный трусливый неудачник, – продолжал Икабод, как будто разговаривая сам с собой. – Другие пойдут – о, да, пойдут, – а Икабод не отважится последовать за ними. Потому что я ничтожество, ничтожество, ничтожество…

Илай поднял глаза.

К ним приближались Мика и Фракия, девушка-змеерод. Они шли бок о бок; их длинные тени под низким блёклым солнцем сливались в одну. Мика украдкой посматривал на девушку, шагавшую рядом с ним, и краснел; глаза у него блестели. Илай заметил, что копьё Фракии держит Мика, Фракия же несла в прижатых к груди руках что-то другое. Тесная душекожа была расстёгнута у ворота, капюшон свисал с одного плеча, а пепельно-золотистые волосы ниспадали пышными локонами.

– Мика, Фракия, – сказал Илай, указывая на фигуру в лохмотьях. – Знакомьтесь, это Икабод, каменный пророк.

Мика кивнул, а Фракия, если и услышала, то не подала вида. Её губы были плотно сжаты, глаза покраснели; она опустилась на колени возле костра и высыпала в огонь то, что несла в руках.