Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нам, лакедемонским женам, запрещено носить богатые платья и драгоценности, красить лица. И было бы совершенно бессердечно, не правда ли, запретить нам вдобавок эти маленькие невинные интриги?
Она улыбнулась, ожидая моего ответа.
– Ну? – спросила она.
– Вы о чем?
3а забором поместья моя жена Ферея сплетничала с другими местными женщинами. Я поежился..
– Моя двоюродная сестра – замужняя женщина, госпожа. А сам я женат.
В глазах госпожи сверкнули озорные искорки.
– Ты бы оказался отнюдь не первым мужем, привязанным любовными узами к кому-то еще, кроме собственной жены. А она – не стала бы первой такой женой.
Внезапно шутливость ушла из ее глаз. Лицо госпожи стало серьезным, и на него опустилась как будто тень печали.
– Такую же шутку боги сыграли с моим мужем и мной.– Она встала.– Пошли, прогуляемся.
Госпожа босиком поднялась по склону в тенистый уголок под дубами. В какой стране, кроме Лакедемона, подошвы знатной дамы так грубы и мозолисты, что могут ступать по дубовым листьям, не чувствуя их жестких колючек?
– Тебе известно, Ксео, что до того, как выйти за нынешнего мужа, я была женой его брата.
Да, я знал это – от самого Диэнека.
– Его звали Ятрокл. Я знаю, ты слышал эту историю. Он погиб при Пеллене, пал смертью храбрых в возрасте тридцати одного года. Это был благороднейший человек, Всадник и победитель на Олимпийских играх: Боги одарили его доблестью и красотой – так же как Полиника. Ятрокл добивался меня страстно, с таким напором, что звал меня из отцовского дома, еще когда я была девочкой. Спартанцам известно все это. Но теперь я расскажу тебе кое-что, неизвестное никому, кроме моего мужа.
Госпожа подошла к низкому дубовому пню – естественной скамье в тенистой роще. Она села и сделала мне знак сесть рядом.
– Вон там,– сказала она, указывая на открытое место между двумя постройками и тропинку, ведущую к мёсту молотьбы.– Как раз там, где тропинка поворачивает, я впервые и увидела Диэнека. Это случилось в такой же день в поместье, как сегодня. По случаю первого похода Ятрокла. Ему было двадцать. Отец привел сюда из нашего клера меня, моего брата и сестер с фруктами в подарок и с годовалой козочкой. Когда я пришла, держась за отцовскую руку, на этот бугорок, где мы сейчас сидим, вон там, как и сегодня, играли крестьянские дети.
Госпожа выпрямилась и взглянула мне в глаза, словно проверяя, что я слушаю со вниманием и пониманием.
– Диэнека я впервые увидела со спины. Лишь его голые плечи и затылок. И мгновенно поняла, что его, и только его, я буду любить всю свою жизнь.
Ее голос стал серьезным в почтении перед этой тайной, перед явлением Эроса и непостижимым велением сердца.
– Помню, как я ждала, когда он обернется, чтобы я могла увидеть его лицо. Это было так странно! В некотором роде это напоминало встречу с суженым, когда с трепещущим сердцем ждешь – каким окажется лицо, которое суждено полюбить. Наконец он повернулся. Он боролся с другим юношей. Даже тогда, Ксео, Диэнек был не очень красив. Не верилось, что он брат своего брата. Но в моих глазах он казался эвдейдестатос, душой красоты. Боги не могли создать лицо более открытое, которое сильнее тронуло бы мое сердце. Ему тогда было тринадцать. Мне – девять.
Госпожа ненадолго умолкла, задумчиво глядя на то место, о котором говорила. Случай так и не представился, заявила она, и сквозь всю свою юность она пронесла мечту поговорить с Диэнеком наедине. Она часто следила за ним на беговых дорожках и на упражнениях в агоге. Но никогда не делилась этим. Ни с кем. Девушка даже не представляла, знает ли он ее хоть по имени.
Однако она знала, что его брат выбрал ее и говорил об этом со старшими в ее семье.
– Я заплакала, когда отец сказал, что меня отдают за Ятрокла. Я кляла себя за свою бессердечность и неблагодарность. Чего еще может просить девушка, когда ее отдают за благородного доблестного мужа? Но я не могла совладать со своим сердцем. Я любила брата этого человека, брата этого прекрасного доблестного мужа. Когда Ятрокл погиб, я была безутешна. Но причина моего горя была не та, что думали все. Я боялась, что этой смертью боги ответили на эгоистичные молитвы моего сердца. Я ожидала, что Диэнек выберет для меня нового мужа, как велел ему закон, а когда он так и не сделал этого, я бесстыдно пошла к нему в пыльную палестру и сама вынудила его взять меня в жены. Мой муж принял мою любовь и ответил на нее всем сердцем над еще теплыми костями своего брата.
Счастье между нами, наш тайный восторг на брачном ложе были такими острыми, что сама эта любовь стала для нас проклятием. Я смогла искупить свою вину – это нетрудно для женщины, когда она чувствует, как внутри растет новая жизнь, посеянная мужем. Но когда родились наши дети и все оказались девочками, четыре дочери, а я потеряла способность к зачатию, я почувствовала, что это проклятие богов за нашу страсть. Мой муж чувствует это тоже.
Госпожа помолчала и снова взглянула на склон. Мальчишки, в том числе и мой сын и маленький Идотихид, выбежали со двора и теперь беззаботно играли прямо под тем местом, где мы сидели.
– А потом наступил день призыва для Фермопил. Наконец, подумалось мне, я постигла всю изощренность замысла богов. Моего мужа не могут призвать, потому что у него нет сына. Ему откажут в этой величайшей чести. Но в глубине сердца мне не было до этого дела. Существенно было лишь одно – что он останется жить. Возможно, всего лишь еще одну неделю или месяц – до следующей битвы.
Но все же останется жить. Я буду по-прежнему с ним. Он по-прежнему будет мой.
Теперь сам Диэнек, закончив свои дела в доме, появился на площадке внизу. Веселясь, он присоединился к резвящимся ребятишкам, которые уже подчинялись своим врожденным воинственным инстинктам.
– Боги заставляют нас любить не тех, кого должно, заключила госпожа,– и мстят тем, кого любим. Они убивают тех, кто должен жить, и спасают тех, кто должен умереть. Они одной рукой дают, а другой отнимают, ответственные только перед своими непостижимыми законами.
3аметив смотрящую на него сверху Арету, Диэнек поднял маленького Идотихида и заставил его помахать ручкой. Арета махнула в ответ.
– Повинуясь слепому импульсу,– сказала она мне,– я спасла жизнь этому мальчику, сыну незаконнорожденого сына моего брата, и тем самым погубила жизнь мужа.
Она проговорила эти слова так тихо и с такой печалью, что у меня сжало горло и защипало глаза.
– Жены из других городов дивятся на женщин Лакедемона,– сказала госпожа.– Как могут, спрашивают они, эти спартанские жены стоять прямо, не мигая, когда изувеченные тела их мужей приносят домой, чтобы похоронить, или, еще хуже, закапывают в чужую землю и ничего, кроме холодных воспоминаний, не остается их сердцу? Те женщины думают, что мы сделаны из более твердого материала, чем они сами. А я скажу тебе правду, Ксео: из того же самого. Неужели они думают, что мы любим своих мужей меньше, а наши сердца сделаны из камня и стали? Неужели они вообразили, что наше горе меньше, поскольку мы подавляем его в груди?