Россия готовилась к войне с Турцией и пыталась прозондировать отношение к этому ведущих европейских государств.

У королевы Виктории намерения России вызвали вспышки гнева и ярости; она называла Романовых выскочками, но не спешила с официальным ответом. В свою очередь император Александр II называл королеву Викторию «интриганкой» и «старой дурой», а цесаревич Александр Александрович считал поведение англичан предательством.

Наконец Англия официально ответила России, что если русские начнут войну с турками, то Великобритания поддержит Оттоманскую Порту, введет свой флот в Черное море, а также высадит значительные силы в районе Босфора. Именно тогда цесаревич написал своему дяде великому князю Михаилу Николаевичу:

«Как видно, Англия не имеет срама и не признает себя христианской страной, а хуже самих мусульман! Это делает ей честь, и только история со временем оценит всю заслугу христианству, принесенную этой милой нацией!»

Споры в Ливадии о возможной войне, об отношениях с так называемыми союзниками были нешуточными.

Все началось в 1875 году, когда, не выдержав нечеловеческого отношения и гнета турок, сербское население Боснии и Герцеговины восстало. Затем восстание поддержали в Болгарии.

Балканы заполыхали. Неслыханные зверства башибузуков при подавлении болгарского восстания в апреле 1876 года вызвали в России возмущение и горячее сочувствие братьям-славянам. «Башибузуками» называли фанатиков мусульман, главным образом бежавших в Турцию черкесов, которые жестоко истребляли мирное население восставших болгарских сел, включая стариков, женщин и детей. Были сожжены и ограблены цветущие болгарские села — Панагюрище, Копривщица, Перущица, Батак и многие другие. В Панагюрище против крупповских орудий турок восставшие жители выставили сделанные ими деревянные пушки, которые стреляли лишь гирями от весов и разрывались после нескольких выстрелов. В сражениях с турками участвовали не только мужчины, но также женщины и подростки. По данным самих турок, во время Апрельского восстания было убито более тридцати тысяч человек.

Стремясь защитить единоплеменников, в июне 1876 года против Оттоманской империи выступили Сербия и Черногория.

Естественно, что Апрельское восстание нашло самый живой отклик в братской России.

О событиях на Балканах заговорила вся русская пресса. Русские газеты и журналы подробно освещали ход восстания и сообщали о турецких зверствах. Появились десятки статей в газетах Санкт-Петербурга и Москвы. «Неужели же Болгария восстала для того, — писали в своей вступительной статье «Отечественные записки», — чтобы снова уложили ее в этот страшный гроб и навсегда?» Комитеты, организованные в защиту братьев-славян, печатали воззвание за воззванием, призывы за призывами по всей России, собирая помощь в поддержку болгарских жертв.

Великий русский писатель Федор Михайлович Достоевский в своей статье писал: «Не может Россия изменить великой славянской идее…» Всеволод Гаршин, тогда еще студент, признавался: «Объединение химического и физического общества интересует меня гораздо меньше, чем то, что в Болгарии турки перерезали 30 тысяч безоружных стариков, женщин и ребят…» Иван Сергеевич Тургенев написал свое знаменитое стихотворение «Крокет в Винздоре», обращенное к королеве Виктории и ее премьеру лорду Дизраэли-Биконсфильду, в котором жестоко высмеял протурецкую политику Англии. Под именем Инсарова он вывел в романе «Накануне» болгарского патриота, отказавшегося от домашнего счастья и отправившегося сражаться за свою родину против турецких угнетателей.

Статьи в пользу вмешательства России писали многие известные деятели культуры. Русские ученые также публиковали воззвания, в их числе был и великий химик Дмитрий Иванович Менделеев.

Не только братская Россия, но и Чехия, Сербия и Румыния вступились за тяжело пострадавшую Болгарию. Во Франции писатель Виктор Гюго произнес во французском парламенте пламенную речь в защиту болгар, клеймя турецких палачей.

Под давлением общественности Александр II разрешил офицерам выходить во временную отставку и в качестве волонтеров вступать в сербскую армию. Сбором средств и отправкой добровольцев в пользу южных славян занимались Славянские комитеты.

Но отношение к войне в России было двоякое. Очень многие, не отвергая мысль о помощи, были против военного вмешательства России в эту борьбу, считая, что война ляжет огромным бременем на экономику и финансы, не говоря уже о людских потерях.

Против войны были министр внутренних дел Александр Егорович Тимашев, военный министр Дмитрий Алексеевич Милютин, министр финансов Михаил Христофорович Рейтерн. М. X. Рейтерн даже просил отставки, не соглашаясь своими руками разрушить нестойкое бюджетное равновесие, которого он добивался более десяти лет.

Александр II тоже поначалу не хотел ввергать Россию в серьезную войну. На одном из совещаний, сетуя на затруднительность положения, император, нарушив приличия, прямо упрекнул присутствовавшего цесаревича в том, что он и Мария Александровна идут против его воли. Наследник и императрица полагали, что Россия не должна бросать плохо вооруженных единоверцев на расправу турецкой армии.

Наследник писал из Ливадии Константину Петровичу Победоносцеву:

«Да, бывали здесь тяжелые минуты нерешительности и неизвестности, и просто отчаяние брало. Более ненормального положения быть не может, как теперь: все министры в Петербурге и ничего не знают, а здесь все вертится на двух министрах: Горчакове и Милютине.

Канцлер состарился и решительно действовать не умеет, а Милютин, конечно, желал бы избегнуть войны, потому что чувствует, что многое прорвется наружу. К счастью, когда я приехал сюда, то застал Игнатьева, который раскрыл глаза всем и так их пичкал, что, наконец, пришли к какому-нибудь плану действий».

В итоге перевесили аргументы в пользу военного вмешательства, и Россия стала готовиться к вступлению в войну.

Из Ливадии возвращались все вместе. Сухие строчки «Полного послужного списка» не передают всей атмосферы этой поездки, но позволяют многое почувствовать:

«26 октября. — Из Ливадии с Государем Императором, Государынею Императрицею, Государынею Великою Княгинею Цесаревною и Августейшими детьми: Николаем и Георгием Александровичами и Великою Княжною Ксениею Александровною изволил отправиться на императорской яхте «Ливадия» в Севастополь и оттуда по железной дороге в Москву.

28 октября. — Куда и прибыл.

31 октября. — Из Москвы с Государем Императором, Государынею Императрицею и Августейшим семейством Своим изволил отправиться с экстренным поездом Николаевской железной дороги обратно в Царское Село.

1 ноября. — Куда через Тосно и Гатчино прибыл».

Внимание Александра Александровича к событиям на Балканах не ослабевало и по прибытии в Петербург. 17 декабря 1875 года в письме великому князю Михаилу Николаевичу он задавался вопросом: «Что-то будет весною с Востоком?! До сих пор ни к какому результату с Портою не пришли, а восстание идет своим порядком, и по достоверным слухам Сербия и Черногория уже сильно начинают поддаваться восстанию и положительно решились, если к весне не будет все улажено, то принять полное участие в восстании, а тогда Бог знает, чем все это кончится!»