Возражать я не стал. Суд так суд. Верховному команданте видней.

— А что касается остального… — Прокурор грозно насупился. — В вашем отношении обвинения выдвигаться не будут. Но! — Он сделал красноречивую паузу. — Есть мнение, что вам настоятельно рекомендуется покинуть Швейцарию. Неофициальным порядком и как можно быстрее. Надеюсь, ничего не надо объяснять?

Я опять выразил горячее согласие.

— На этом все. — Вальдманн неожиданно мне подмигнул. — Рад был знакомству.

Уговаривать меня не пришлось, я по-дружески попрощался с прокурором и пошел искать Клеопатру.

Которую вскоре и обнаружил в обществе сторонниц.

Дамы меня встретили бурными аплодисментами: как выяснилось, слух о моей дуэли уже разлетелся.

Клео выглядела вполне прилично, хотя под толстым слоем косметики на лице уже вовсю просматривались припухлости — британка все-таки успела отделать ее на славу.

— Ох… — По пути к экипажу Клеопатра страдальчески вздохнула. — Мне кажется, что у меня нет ни одной целой кости. Эх, если бы ты видел, как я ее…

— Видел. Умница. Но над джебами надо еще поработать. Эй-эй, только не в обморок…

После чего просто подхватил ее и понес на руках. А у экипажа передал с рук на руки Арцыбашеву.

— Уж извините, Александр Александрович, это уже ваша ноша.

Подполковник бережно усадил Клео, а потом вытащил из-под облучка пару бутылок шампанского.

— Вам не кажется, что нам есть что отпраздновать? Простите, стащил тут по случаю. «Мум Кордон Сек», отличное пойло.

Хлопнули пробки.

В общем, обратный путь мы проделали с ветерком.

Южно-Африканский Союз. Блумфонтейн

3 октября 1903 года. 10:00

Несмотря на настоятельную просьбу прокурора немедленно покинуть Швейцарию, убраться на следующий день после дуэли не получилось. Клеопатра едва стояла на ногах после схватки с британкой, и пришлось пару дней просидеть в пансионе. Так что феерия в прессе застала нас еще на Швейцарской Ривьере.

Господи…

Ажиотаж даже переплюнул недавний скандал после «откровений» Коллинза. Уж не знаю кто, но в прессу слили все до мельчайших подробностей, вдобавок газетчики, по своему обыкновению, раскудрявили все почти до неузнаваемости. К примеру, почти во всех газетах почему-то талдычили, что я стрелял в воздух. Впрочем, основной ход событий прослеживался довольно четко.

Досталось почти всем участникам поединка: британскую делегацию и секундантов Бальфура громили за то, что они допустили дуэль и не отговорили своего премьера, меня, по традиции, особенно английские издания, клеймили как абсолютного выродка, хотя и не лишенного определенного благородства, а швейцарскую сторону порицали, потому что они не задержали злостного преступника и изувера. К счастью, О’Брайн и Арцыбашев попали в хронику лишь как высокопоставленные, но неизвестные лица с американской и русской стороны. Хотя и им перемывали кости.

Но, черт побери, больше всего доставалось Артуру Бальфуру.

О! Его вообще с дерьмом смешали, особенно в британской прессе. Кавендиш оказался абсолютно прав, превалирующим мотивом шло унижение этой дуэлью не только самого премьера, правительства, но и всей страны в его лице. Правящий кабинет вообще пинали кому только не лень. О призывах немедленно выдвинуть вотум недоверия консерваторам я вообще не говорю.

Робкие попытки оправдать Бальфура как героя, не побоявшегося схватиться лицом к лицу с врагом Британии, тонули в общей вакханалии.

В общем, британское правительство настиг кризис, едва ли не больший, чем после поражения во второй англо-бурской кампании.

Европейская пресса тоже не отставала, хотя здесь меня чаще славили, изображали героем и большей частью абсолютно оправдывали. Но и ругали неслабо, в основном за то, что сам не влепил пулю в лоб премьер-министру и проник на бал под чужой фамилией. Изменил, так сказать, своему славному имени.

А еще, почти везде, фоном шла тема о Божьем Суде. Мол, Господь сам наказал виноватого.

Н-да… тут поневоле задумаешься. Вполне может быть. Команданте Господь, в моем случае, уже доказал свое существование.

Но не суть, итогами я оказался доволен, вот честно, все сложилось для нас — лучше не бывает, хотя загадка взорвавшегося пистолета все-таки долго не давала мне покоя.

Несмотря на отсутствие прямых доказательств, я уже почти не сомневался в виновности Черчилля, не хватало всего лишь ясного мотива, потому что на такой серьезный шаг без умысла не идут, особенно люди, подобные Уинстону.

Впрочем, когда я вернулся домой, все стало на свои места.

Но об этом чуть позже.

Арцыбашев остался в Швейцарии, ему предстояла дорога в Россию за новым назначением, ну а мы с Клео перешли нелегально границу с Францией, на первый взгляд никак не охраняемую, после чего, абсолютно не скрываясь, сели на поезд в Париж, правда, в очередной раз сменив личность. В столице сделали пересадку и отправились в Марсель, где у меня состоялась одна очень важная встреча.

Но обо всем по порядку.

Марсель мне понравился, он чем-то неуловимо был похож на Дурбан. Тот же соленый морской воздух, гудки пароходов, несусветная толчея в порту и вездесущий запах рыбы. К счастью, никакого внимания французские спецслужбы к нам не проявили, мы остановились в частном пансионе в пригороде, прямо на берегу моря, и устроили себе небольшой отдых. Никакого официоза, мы с удовольствием скинули маску респектабельных граждан и полностью растворились среди разномастной богемы, толпами шатающейся в квартале Ла Панье.

Ходили на яхте в море, ловили рыбу, пекли ее на углях прямо на берегу, слушали бродячих музыкантов, таскались по художественным выставкам и поэтическим чтениям, всласть кутили в плебейских ресторанчиках — словом, вовсю наслаждались бездельем. Особенно приятным после дикого бедлама последних дней в Швейцарии.

Впрочем, как всегда у меня случается, приятное пришлось совмещать с полезным. Через неделю после приезда во Францию я оставил Клео дома и отправился в один из множества рыбных ресторанчиков в Старом порту.

Заказал себе глиняную сковородку печенной в прованских травах барабульки и, не спеша потягивая из маленького стаканчика великолепный местный кальвадос, принялся ждать, попутно осматриваясь.

Ресторанчик «Пьяная русалка», именуемый по местной традиции таверной, полностью оправдывал свое название. Клубы табачного дыма, ядреная смесь запахов кухонного чада, соленой рыбы, пряностей и пива с вином. Длинные столы с такими же лавками, рваные рыбацкие сети на стенах, дебелые девки-подавальщицы в заляпанных фартуках и невообразимо колоритная публика, представляющая собой находку для любого художника, возжелавшего отобразить на своей картине антураж подобного заведения. Ресторация выглядела уж вовсе непрезентабельно, но готовили здесь на славу — сроду не пробовал ничего вкусней.