А как она его спросит? Если его тогда заставили солгать, наверняка и теперь будут следить, чтобы не сболтнул лишнего, не трепал языком. Надеяться на то, что они тут не понимают по-русски? Наивно, наверняка же расстарались, изыскали одного-двух русских «слухачей», благо нынче в Америке бывших соотечественников хоть пруд пруди… Надо придумать какую-нибудь хитрость. Писать на бумаге? Чушь! Там, где понатыканы жучки, запросто может оказаться и пара-тройка скрытых видеокамер.

Впрочем, есть один способ. Надо только припомнить…

Во время их медового месяца они с Пашей придумали специальный язык жестов, на котором могли переговариваться втайне от окружающих. Это было такой веселой игрой. Хлопок в ладоши означал: «Я тебя люблю». Два хлопка… Два хлопка значило: «хочу любить тебя». Забавно: бывало, сидят где-нибудь в гостях, и вдруг Паша как будто случайно хлопает в ладоши. А через минуту Таня «вспоминает»: срочное дело, надо бежать! И никто ничего не понимает, никто, кроме двоих счастливых влюбленных.

Были и другие знаки. Надо только припомнить…

Потереть мочку уха означало «за нами наблюдают», кажется так. А прикушенная губа – «не могу сейчас объяснить». Но этого мало.

Ах, да!

Согласие. Кажется, это был щелчок пальцами правой руки? Или левой? Нет, скорее все-таки правой. Он означал «да», соответственно левая – «нет». Или… Впрочем, это можно проверить, задав Паше какой-нибудь несложный вопрос. Если только он всего этого не забыл. Тогда мы сможем поговорить.

– У вас случайно нет шариковой ручки? – обратилась Таня к шоферу.

– Сейчас посмотрю, – удивленно ответил тот и открыл бардачок.

Танин бодигард, сидевший на переднем сиденье рядом с водителем, насторожился и с подозрением следил за его действиями.

Потом Таня задумалась о том, правильно ли поступила, что не взяла с собой детей. Паша был бы так счастлив их увидеть. Но везти их в тюрьму, не зная толком, как и где будет проходит это свидание? Нет, рисковать не стоило – детская психика так ранима. Она права, что решила пока не привозить сюда мальчишек.

А Нютка – та вообще повела себя настолько по-взрослому, что Таня даже испугалась.

– Папу подставили, – безапелляционно заявила она, выслушав невеселый Танин рассказ. – Подставили еще в Денвере. А в Сан-Франциско добавили. Уж не знаю, кому и зачем это понадобилось, но найду способ узнать, не сомневайся… А ты дура, что поверила, будто он виноват.

– Но он сам сказал…

– Еще бы не сказал, если они его в угол загнали… Так что даже хорошо, что ты поверила. А то бы таких глупостей наделала…

– Но, Нюта… я теперь не верю… Не мог он.

– Конечно, не мог!.. И ты поезжай спокойненько в Даллас, поддержи его, ему сейчас труднее всех. Скажи, что мы все его любим и ждем… А если получится что-нибудь разузнать, обязательно расскажи мне.

– А может быть, ты поедешь со мной? Это разрешено.

– Нет, вам надо побыть вдвоем. Поцелуй его от меня…

Погруженная в свои размышления, Таня не заметила, как на горизонте показалось здание тюрьмы. Очнулась она только в тот момент, когда шофер остановил машину и посигналил у запертых ворот. Показались двое мужчин в форме.

– Миссис Таня Розен? Добро пожаловать! Мы все вас тут поджидаем.

На лице чернокожего парня сверкала белоснежная голливудская улыбка…

Словно линкор среди утлых канонерок, ее «кадиллак» стоял теперь на парковке возле «Каса де Койот» рядом с маленькими «фордами» и «тойотами».

– Автограф, автограф, миссис Розен, автограф…

Все свободные и не свободные от службы сотрудники тюрьмы выстроились к ней в очередь.

Татьяна не без радости отметила на стене в приемной дежурного постер их фильма – где Колин в роли капитана Чайковского, и Ник Пейдж в погонах капитана второго ранга, ее мужа Александра Кутузова, и перед ними, чуть ниже – она, Татьяна Ларина-Розен, в белом платье в горошек – Наташа Кутузова, верная жена советского моряка!

– Автограф, автограф, миссис Розен, автограф….

Расписывалась и на плакатах, и на флаерсах, и на открытках… И даже на бланках тюрьмы «Каса де Койот»…

– И мне, и мне, и мне для моих дочек, для Сарры и для Анны-Луизы, вот здесь напишите, пожалуйста!

Директор тюрьмы само воплощенное радушие:

– Не окажите ли честь, госпожа Розен, не согласитесь ли выпить чашечку кофе в моем кабинете. Моя жена – миссис Боредом и мои дети – они специально приехали поглядеть на вас, на настоящую знаменитость!

Пришлось уделить десять минут и миссис Боредом с ее выводком.

А сердце стучало в груди… Ведь Павлуша – он где-то совсем рядом! В десяти или двадцати ярдах за стеной этого помещения!

– Ваше свидание пройдет не как у всех прочих людей, миссис Розен, – с елейной улыбкой приговаривал директор тюрьмы, – мы пошли на ряд специально для вас сделанных исключений, мы предоставим в ваше распоряжение квартирку – апартаменты с полным набором всех удобств и кондиционером… Эта квартирка для топ-менеджеров тюрьмы на случай особого положения, когда надо оставаться здесь и ночевать… Теперь она в вашем распоряжении, госпожа Розен…

А сердце тук-тук! Кажется – вот-вот выпрыгнет!

Пашка-то уже совсем рядом!

Утром Павла разбудил надзиратель. Не тот, что прежде. Этот был уже в возрасте и смотрел усталым, безразличным взглядом.

– Вставай. Препровожу тебя в гостиничный номер.

– А этот что, разве не гостиничный? – Паша попытался пошутить. Но спросонья не очень удачно. Он сам это сразу понял.

– Хочешь остаться здесь, так и скажи. Я передам начальству. Вряд ли у них будут возражения, – скептически заметил тюремщик.

– Наручники будете надевать?

– А как же. Ты, похоже, смирный. Но правила есть правила, их нарушать нельзя. На то мы и тюрьма. А потом, кто тебя на самом-то деле знает… – бурчал надзиратель в седые усы, защелкивая на запястьях заключенного железные браслеты.

Они прошли по коридору, между пустующих камер. Павел специально смотрел по сторонам: ни души.

– Что-то у вас нынче безлюдно?

– А у нас здесь смертники обычно сидят. А сейчас, видать, для таких не сезон. Вот мы тебя, как вип-персону, и заселили в свободные апартаменты.

– Выходит, я нынче гостил во владениях старухи с косой?

– А что тут такого? Коли твой срок еще не настал, чего зря волноваться. Койки во всей тюрьме одинаково жесткие. Спал ведь, ничего, кошмары не снились?

– Не снились, – согласился Павел.

Они довольно долго петляли по каким-то запутанным коридорам. Будто это была не тюрьма, а лабиринт. «Ну что, Иван Сусанин, долго ли нам еще тут блуждать?» – подумал Павел.