Таня с Павлом наконец-то остались вдвоем. Те лампочки, что не пожелали выключаться, по одной в гостиной, спальне и на кухне, Паша просто-напросто вывернул, вооружившись для этой операции полотенцем, чтобы не обжечься. И они остались вдвоем. По-настоящему вдвоем, если не считать того, что их подслушивают. Но теперь, по крайней мере, не подглядывают. Павел обнял Таню, нежно поцеловал в мочку уха. А потом дважды хлопнул в ладоши. И Таня, в ответ, сделала то же самое.

– Что там у них за хлопки? Ничего не понимаю! – недоумевал Чахоточный, тщетно вглядываясь в темноту экранов.

Теперь они лежали, молча. Таня положила голову Павлу на грудь и слушала, как бьется его сердце. Сперва оно стучало быстро-быстро. Потом темп стал замедляться. Вспомнились слова из старого дорогого фильма: «Могу совсем остановить. Вот. Остановилось. Прикажете пустить? – Бог с Вами, пустите!». И Таня вдруг на секунду испугалась: а что, если и это сердце, стучащее у нее под ухом, сейчас остановится? Как она будет жить дальше? Нет! Она не даст ему остановится. Ни за что. «Бог с Вами, пустите!».

А Павел гладил ее спину. Потом приподнялся на локте и начал пальцем рисовать у нее на коже.

– Я! – догадалась Татьяна.

– Правильно! – Паша продолжал выводить буквы.

– Тебя!

– Молодчина!

– Люблю! Да! Я тебя люблю! – она хотела его поцеловать, но он отстранился.

– Подожди, еще не все.

– Хорошо, продолжай, – Татьяне понравилась эта игра. Но слово, которое на этот раз написал Паша было чересчур длинным. – Не понимаю, давай еще раз.

Паша стал рисовать медленнее.

– Па…пара…парал. Все, дальше не могу!

– Ладно, давай по одной букве.

– П-а-р-а-л-л-е-л-е-п-и-п-е-д! Параллелепипед?!..

– Какой еще параллелепипед! При чем здесь параллелепипед? Ерунду какую-то городят, а я – слушай всю эту дребедень! Вместо того чтобы спать рядом с женой в теплой мягкой постели, – Чахоточный зевнул, – да, незавидная у меня нынче работенка.

Тем временем Хряк стоял на коленях, обнимая руками унитаз. Его тошнило. Никогда в жизни его не тошнило так сильно.

– А теперь молчи! – шепнул Павел. И начал выводить букву за буквой. «М-е-н-я о-к-л-е-в-е-т-а-л-и. Я н-у-ж-е-н и-м к-а-к с-п-е-ц-и-а-л-и-с-т п-о и-м-п-а-к-т-и-т-а-м. Д-л-я п-р-о-в-е-д-е-н-и-я с-е-к-р-е-т-н-ы-х и-с-с-л-е-д-о-в-а-н-и-й».

Таня чуть не вскрикнула. Павел вовремя успел зажать ей рот ладонью.

Они не разговаривали. Сидели молча и взявшись за руки. Как быстро пролетел вчерашний день, а потом ночь, в течение которой они не сомкнули глаз: боялись потерять даже малую толику отведенного им времени. Слова теперь были лишними. И в наступившем молчании им вдруг послышался шепот морских волн. Откуда он долетел: из вчерашних снов? Из далекого, неведомого будущего?

Ровно в 11.55 в дверь постучали. Паша собрался было пойти открыть, но вовремя сообразил: у него ведь нет ключа! И вообще дверь заперта снаружи. А стук – предупреждение о том, что их время истекает. Пять минут! Осталось пять минут!

И они бросились друг к другу в объятия. И Таня разрыдалась. А Павел ее успокаивал.

– Ну все, детка, все. Не надо слез. Мы скоро снова увидимся. Раз нам теперь разрешают встречаться, мы обязательно увидимся. И мальчишек привезешь, и Нютку. Я по ним жутко скучаю. Не плачь, все самое страшное у нас позади.

Павел сам не очень-то верил собственным словам. Неизвестно, позволят ли им еще одно свидание? А если позволят, то когда? Вряд ли это произойдет скоро. И предательская слеза все-таки скатилась по его щеке. Он осторожно смахнул ее, так, чтобы Таня не заметила.

Чахоточный не ожидал от себя такого. Он смотрел на экран и рыдал, как ребенок на первом просмотре фильма «Белый Бим Черное ухо». Рыдал взахлеб и никак не мог с собой совладать.

– Нам пора, – тихо произнес Павел.

Они услышали, как в дверном замке поворачивается ключ. Вошел вчерашний надзиратель и с ним три амбала, те, что сопровождали Пашу по пути в «Каса де Койот».

– Кхе-кхе, – тюремщик прочистил горло, потом потеребил левый ус. При виде обнимающейся парочки он почувствовал странную неловкость, и сам не мог взять в толк, почему.

– Пол Розен, вам пора.

– Наручники?

Павел привычным жестом оголил запястья. Таня смотрела с изумлением: ее милый, добрый, ни в чем не повинный Пашка так просто протягивает руки, чтобы их заковали в кандалы. Так, будто это нечто само собой разумеющееся.

– Ладно, обойдемся, – отмахнулся надзиратель, – от этих бравых молодцев все равно не сбежишь.

– Видишь, у меня тоже есть свои бодигарды, – пошутил Паша.

– Прощай. Нет, до свиданья. Только до свиданья! – Таня пыталась улыбаться. Но уголки губ предательски дрожали.

– До встречи! До скорой встречи!

Последний поцелуй. Наплевать, что все смотрят. Какая разница! На них и прежде смотрели, только, что называется, из кустов – через объективы видеокамер.

– Паша! – окликнула Татьяна, когда он был уже в дверях.

И, когда любимый оглянулся, громко хлопнула в ладоши. И Павел, подмигнув правым глазом, сделал то же. Амбалы удивленно переглянулись. А надзиратель понимающе и лукаво улыбнулся в усы, словно вспомнил что-то из своей далекой юности.

Татьяна буквально упала в кресло. Упала и разрыдалась. Надзиратель тюрьмы с несколькими подчиненными ждали на лестничной площадке. Никто из них не осмеливался войти в квартиру и потревожить Татьяну Розен, звезду, самую перфектную женщину Голливуда.

А перфектная женщина размазывала по лицу черные от туши слезы. Потом прошла в ванную и минут двадцать приводила себя в порядок.

Начальнику тюрьмы принесли стульчик, чтобы удобнее было ждать.

Наконец, она вышла. Суперстар, суперженщина. Никто бы и не подумал, что она недавно плакала: на лице сияет улыбка. И как она красива, как обворожительна.

– Простите, но я вчера забыл взять у вас автограф для дочки моего друга. Она ваша страстная поклонница. Так что не откажите в любезности, – и начальник тюрьмы протянул ей блокнот и ручку.

«Кадиллак» Татьяны Розен отъехал от «Каса де Койот» в 12.45.

Следом за ним из ворот выехала старенькая «ауди». За рулем сидел парень с впалой грудью и чахоточным румянцем на щеках. Он был очень доволен собой и ехал, мурлыча под нос незамысловатый мотивчик.

«Money, money, money!

Money, money!».

Только что он получил деньги – за себя, и за того парня. Все правильно: работал за двоих, и заработал за двоих.

К счастью, видеокамеры оказались в полном порядке. Утром появилось изображение. Сначала неяркое, когда первые солнечные лучи стали пробиваться сквозь задернутые гардины. Потом оно делалось все отчетливее и отчетливее. Все ночные тревоги растаяли вместе с приходом нового ясного дня.