И еще я задумываюсь о том, каким осенний бал был для Сейди более двадцати лет назад, на котором она была без сестры, танцевала с парнем, который должен был хотя бы немного ей нравиться. Идеальный вечер, превратившийся в горькое воспоминание.

– Ее здесь нет, – говорит Малкольм, но в этот момент я вижу вспышку ярко-красного цвета там, где совсем не ожидала увидеть.

В дальнем конце спортивного зала есть выход рядом с трибунами для зрителей, он занавешен лентами и шариками. Кэтрин не убедившись, что ее видит кто-то из распорядительниц, толкает дверь и выскальзывает из зала.

Мы с Малкольмом переглядываемся. Прямой путь к двери прегражден танцующими школьниками и распорядительницами, поэтому мы идем вдоль стены, пока не оказываемся на противоположном конце зала. Здесь мы ныряем под трибуны и движемся вдоль стены к двери, столкнувшись всего с одной самозабвенно целующейся парочкой. Выйдя из-под трибун, мы внимательно оглядываемся, прежде чем покинуть зал.

На улице прохладно и тихо, над нами ярко сияет полная луна. Кэтрин нигде не видно. Слева от нас футбольное поле, справа – фасад здания. Не сговариваясь, мы оба идем направо.

Когда мы сворачиваем за угол, ближайший к центральному входу в школу, мы видим Кэтрин, застывшую рядом с вывеской средней школы Эхо-Риджа. Малкольм тянет меня назад в тень. Кэтрин наполовину оборачивается, и я замечаю у нее в руках сумочку на защелке. От напряжения у меня перехватывает дыхание, пока я наблюдаю, как она возится с замком, недоумевая, что может в ней помещаться, кроме, возможно, ключей и тюбика с блеском для губ. Я все же вынимаю телефон и ставлю его на «Видео».

Но не успев ничего достать из сумочки, Кэтрин роняет ее. Мой телефон фиксирует залитую лунным светом, словно светом софитов Кэтрин в тот момент, когда она застывает, сгибается пополам и громко изливает в траву содержание своего желудка.

Эллери

Воскресенье, 6 октября

В воскресенье после бала Эхо-Ридж кажется усталым, словно у всего города похмелье. В церкви меньше, чем обычно, народу, и мы почти никого не встречаем на улицах после службы, не видно даже Мелани Килдафф, которая обычно пробегает трусцой, пока мы трудимся во дворе.

– Ну, и как у тебя дела с Малкольмом? – спрашивает Эзра.

Выдергивая одуванчик, случайно отрываю сам цветок, оставив корень в земле.

– Ну, ты же видел, – раздраженно отвечаю я. Танцы закончились ровно в десять часов, и всех нас выгнали из зала, как стадо при комендантском часе с жесткими ограничениями. Дейзи привезла нас на пятнадцать минут раньше назначенного бабулей срока. Бабушка долго не ложилась, толкалась около нас с Эзрой, поэтому закончилось тем, что я написала ему сообщение о событиях моего вечера вместо того, чтобы рассказать лично. – Мы пожелали друг другу спокойной ночи.

– Да, но вы же, наверное, что-то наметили, нет?

Я вытаскиваю оставшуюся часть одуванчика и бросаю в стоящее между нами пластмассовое ведро. – Может быть, мы съездим в музей клоунов.

Эзра хмурится.

– Это еще что такое?

– Музей клоунов. Хотя это совсем некстати, правда? – Я с досадой сажусь на корточки. – Я действительно думала, что вчера вечером что-то произойдет. В смысле, с Кэтрин. Но мы всего лишь стали свидетелями того, как ее вывернуло.

Эзра пожимает плечами.

– Идея была неплохая. Она явно замешана в том, что здесь происходит, но… – Он замолкает и вытирает лоб, оставляя на нем едва заметные следы грязи. – Но, может, пусть этим делом занимаются специалисты. Отнесем квитанцию в полицию. Мы не обязаны говорить, как она к нам попала. Малкольм может сказать, что нашел ее.

– Но тогда это не имеет никакого смысла. Единственное обстоятельство, которое имеет значение, это то, что Брук пыталась ее вернуть.

– О. Верно.

Приближается слабый шум автомобиля, и, обернувшись, я вижу, как патрульная машина офицера Родригеса проезжает мимо нашего дома и сворачивает на свою подъездную дорожку в нескольких домах от нас.

– Очень плохо, что местный полицейский такой подозрительный, – бормочу я.

– Ты еще думаешь о нем? – спрашивает Эзра. – Дейзи же сказала тебе вчера вечером, что офицер Родригес не устраивал сцен на похоронах Лейси. Бабуля это подтвердила. Не знаю, зачем Сейди придумала, что он это сделал, если это неправда, но что бы ей там ни привиделось, можно по меньшей мере истолковать по-разному. А кроме этого, что еще числится за данным парнем? Плохая фотография в альбоме выпускников? Может, ты дашь ему шанс?

Я выпрямляюсь и отряхиваю джинсы.

– Может, ты и прав. Идем.

– А? – Эзра, прищурившись, смотрит на меня. – Я не имел в виду сейчас.

– Почему нет? Бабуля же твердит, чтобы мы отнесли ему те коробки, так? Чтобы он мог сложить вещи до продажи дома? Давай сделаем это сейчас. Может, сумеем выяснить у него, как продвигается расследование.

Мы оставляем садовые инструменты на лужайке и идем в дом. Бабуля наверху вытирает пыль. Взяв в полуподвале пару дюжин сложенных картонных коробок. Мы кричим ей о своих планах, и она не возражает.

Эзра подхватывает большую часть коробок, я беру остальные и направляюсь за ним по широкой грунтовой дороге, которая ведет к дому Родригесов. Это темно-коричневый коттедж, меньше других соседних домов и отстоит далеко от дороги. Я никогда раньше не видела его вблизи. На фасадных окнах висят ярко-синие цветочные ящики, но все в них кажется увядшим несколько месяцев назад.

Офицер Родригес открывает через несколько секунд после звонка Эзры в дверь. Он не в форме, а в синей футболке и спортивных штанах, а его волосы сильно нуждаются в стрижке.

– А, привет, – произносит он, распахивая дверь. – Нора говорила, что пришлет вас. Вы очень вовремя. Как раз сейчас я забираю вещи из гостиной.

Он не приглашает нас войти, но я все равно вхожу внутрь.

– Вы переезжаете? – спрашиваю я, надеясь поддержать беседу. Оказавшись в доме Родригесов, я еще больше заинтересовываюсь этим человеком.

Офицер Родригес забирает у нас коробки и ставит у стены.

– Постепенно. После смерти отца этот дом стал слишком велик для одного человека, понимаете? Но спешки нет. Сначала надо понять, куда переезжать. – Он чешет в затылке. – Хотите чего-нибудь попить, ребята? Может, воды?

– А у вас есть кофе? – спрашивает Эзра.

Офицер Родригес нерешительно смотрит на нас.

– А вам можно?

– Ну, мы же всего на пять лет моложе вас, – замечает Эзра. – И это всего лишь кофе. Я же не денатурат у вас прошу.

Я фыркаю, сообразив, что Эзра, должно быть, вполне уверенно чувствует себя с офицером Родригесом, чтобы так его подкалывать. Обычно он не подначивает в открытую представителей власти, даже в шутку.