Ответом на этот вопрос была попытка указать на признаки упадка Соединенных Штатов и поставить их в прямую зависимость от ослабления экономической мощи страны и нехватки политической воли покрывать издержки гегемонии. Ученые с завидной регулярностью обращаются к этой теме. Автор вышедшей в 1987 году известной книги под названием “Взлет и падение великих держав” (The Rise and Fall of the Great Powers), историк Йельского университета Пол Кеннеди, описывает изменения, происходившие в системе мировой власти в течение пяти веков, а в завершение предупреждает о зыбкости американского владычества, делая этот вывод из опыта предыдущих империй, которые погибали тогда, когда теряли возможность ресурсной подпитки своих далеко идущих военных планов. Казалось, что распад Советского Союза показал несостоятельность предсказания Кеннеди, но стоило произойти событиям 11 сентября 2001 года, как мир опять заговорил о предостережении ученого. Теперь даже самые пылкие адепты американской гегемонии высказывали опасения, что наибольшая угроза мировому порядку исходит не столько от внешних конкурентов, сколько от того, что сами США перестали соответствовать своей роли. В своей книге “Колосс” (Colossus), увидевшей свет в 2004 году, британский историк Ниал Фергюсон, автор множества публикаций, утверждает, что Америка, как “либеральная империя”, должна собраться с силами и проявить ответственность, взяв на себя обязанности лидера. Согласно Фергюсону, правил и режимов, появившихся в послевоенные годы, недостаточно для того, чтобы противодействовать исходящим от стран-изгоев угрозам, терроризму или эпидемиям, – поможет только собранная воедино новая мощь, усиленная достижениями технологий. “То, что нам нужно, – это сила, способная на вмешательство… ради борьбы с эпидемиями, свержения тиранов, завершения локальных войн и ликвидации террористических формирований”. Иными словами, нужен обладающий соответствующими возможностями активный гегемон{207}.

Концепции о том, как будет выглядеть международное соперничество в недалеком будущем, весьма разнообразны. Роберт Каган, ученый консервативного толка, прогнозировал, что “XXI век будет напоминать XIX век”, а за место под солнцем в нем будут бороться страны вроде Китая, России, Индии и объединенной Европы{208}. Еще одна концепция гласит, что даже когда страны-соперники избегают открытого противостояния с американской гегемонией, они не гнушаются методов так называемого “мягкого балансирования”, включающих такие инструменты влияния, как неофициальные договоренности, создание ситуативных альянсов на различного рода международных форумах, а также непринятие дипломатических и военных инициатив США, – с единственной целью: ограничить и ослабить американскую гегемонию{209}. Некоторые аналитики убеждены, что подобные опасения беспочвенны: американской гегемонии подобные шаги не повредят. Даже с появлением в мире новых соперников и многочисленных центров влияния – “постамериканском мире”, как определил его Фарид Закария, – Америка будет обладать преимуществами, присущими только ей, и это лишь укрепит ее могущество{210}.

Есть и такие, кто считает: в мировой экономике и нашем образе жизни произошли настолько радикальные изменения, что ни чья-либо гегемония, ни признаваемые целым миром правила невозможны по определению. Аналитики этого толка опасаются, что мир погружается в некую разновидность анархии – первобытного состояния мировой системы. Роберт Каплан уже в 1994 году усматривал возникновение анархии в наличии несостоявшихся государств, этнических противостояниях, безудержном росте террористических и криминальных сетей, а также в уязвимости мира, где все взаимосвязано, перед распространяющимися болезнями и прочими катаклизмами. Еще более мрачную картину нарисовал политолог Рэндалл Швеллер, который сравнил перемены, ведущие мировую систему к первичному состоянию, с распространенным в физике понятием энтропии, которая дезорганизует любую систему настолько, что изменения в ее природе становятся необратимыми. Избыток информации, широкий спектр отличий, интересов, заявляет Швеллер, – все это приведет к тому, что международная политика утратит всякую системность. “Состояние энтропии уменьшит и разредит годную к употреблению в системе власть, – пишет он. – Никто не будет знать того, где искать органы власти, по той простой причине, что их не будет нигде; а без органов власти не может быть и речи о каком бы то ни было управлении”{211}.

Мировая система находится в непрестанном движении. Дискуссии, о которых мы говорили выше, конечно же, важны, но доверие к ним резко падает, когда основные теории, объясняющие, куда движется этот мир, столь разительно отличаются друг от друга и допускают перелицовку общепринятых истин. Прояснить картину нам поможет упадок власти.

Инструменты, к которым прибегали крупные державы для достижения своих целей в системе международных отношений, в основе своей не претерпели каких-либо серьезных изменений. Обычно предпочтение отдается оружию, деньгам и искусству дипломатии. Сильная армия, оснащенная по последнему слову науки и техники и полностью укомплектованная персоналом, готовым к ведению боевых действий, крупная экономика, передовые технологии и обеспеченность природными ресурсами, преданные и прошедшие хорошую выучку дипломаты, юристы, разведчики, а также привлекательная идеология или система ценностей всегда оставались весомыми факторами международного влияния. В любую историческую эпоху совокупность этих признаков давала преимущество странам с наибольшим количеством населения, экономически развитым, политически стабильным и с богатыми природными ресурсами. Но в данном случае мы не говорим об уменьшении этих параметров. Напротив, снижается эффективность, пригодность и сила воздействия традиционных методов той власти, основу которых они составляют, – военной, экономической или же мягкой силы.

От силы подавления к эпохе ситуативных союзников

Как понятно из предыдущей главы, одна страна – Соединенные Штаты – тратит на вооружение, войска и логистику больше, чем все остальные вместе. И это не напрасные расходы. Pax Americana, где американское военное превосходство есть наивысшая форма гарантии стабильности, уже стал реальностью. Собственно, сегодня США официально гарантируют безопасность более чем пятидесяти государств{212}. Превосходство Америки над прочими странами по части военных расходов остается прежним, как и беспрецедентное американское военное присутствие в 130 странах мира, в виде как крупных контингентов, расквартированных на долгосрочной основе, так и небольших подразделений, состоящих из военных инструкторов, миротворцев, а также отрядов для проведения спецопераций и подавления мятежей.