Тогда я на эти слова как-то не обратил особенного внимания, а теперь с каждым днем приходится на деле убеждаться, что японец был совершенно прав. До сих пор мы только и делаем, что меняем генералов.

Командира эскадры адмирала Старка сменил адмирал Макаров; его, к сожалению, к величайшему сожалению, и это самая большая утрата, которую понес наш флот, контр-адмирал Витгефт, прежний командир порта, адмирал Греве, уступил место адмиралу Григоровичу. Все эти вновь назначенные начальники совершенно незнакомы ни с самим Порт-Артуром, ни с его гарнизоном, ни вообще с местными условиями жизни. Практика идет совершенно вразрез с той теорией военного искусства, которую нас заставляли изучать в училищах и академиях.

– А может, японцы просто лучше воюют? – спросил я.

Лилье посмотрел на меня сверху вниз и отвернулся, и я понял, что это был один из тех самых вопросов, которые нельзя задавать.

Мы пошли к командиру батареи Электрического Утеса капитану Жуковскому. Для офицеров был накрыт ужин, я же вернулся к брустверу и наблюдал за морем. Стемнело, южная ночь окутала бухту и сопки черной шалью. Мачтовые фонари кораблей отражались в темном зеркале воды, слева внизу дрожали огни Артура. Стояла полная тишина, словно все вокруг устало от рева ужасной и безнадежной канонады.

Из кухни батареи доносились запахи готовящегося ужина, солдаты группками собирались перед блиндажом общей столовой, а я все стоял и стоял, словно зачарованный, не в силах оторваться от вида на город и море.

Вдруг вдалеке появились две светящиеся точки. Далеко видные в глубине ночи они быстро приближались.

«Это же искры из труб японских миноносок! – сообразил я. – Новая атака на эскадру. Неужели моряки не видят? Надо их предупредить».

Я уже хотел сорваться с места и бежать к Лилье, как вдруг с одного из наших кораблей раздался выстрел, за ним другой, и через минуту вся эскадра вновь заревела от ускоренной стрельбы из больших и малых орудий. Солдаты выскочили из столовой и помчались к пушкам, прибежал запыхавшийся Жуковский, с ним другие офицеры и спустя несколько минут батарея включилась в общую канонаду.

Прожекторы береговой охраны шарили по морю в поисках японских кораблей, иногда им удавалось высветить низкий корпус корабля, но японцы тут же меняли курс, скрываясь из виду. Так продолжалось минут двадцать, после чего канонада начала затихать, пока полностью не прекратилась. Видимо японцы снова ушли в море.

И так продолжалось целую ночь. Японцы вели одну атаку отчаяннее другой, а наша эскадра только отстреливалась. Несмотря на невероятное количество выпущенных снарядов ни один японский миноносец не был подбит. Впрочем, им тоже не удалось попасть ни по одному из наших кораблей, хотя несколько мин, наткнувшись на прибрежные скалы, взорвались со страшным грохотом. Видимо стрельба на полном ходу и в кромешной темноте получалась у японцев не лучшим образом.

Перед рассветом мы покинули Электрический Утес и вернулись домой. Начало светать, серое, бездонное море лежало плоско и неподвижно, у горизонта виднелись призрачные силуэты японских судов. Солнце прикоснулось к вершинам сопок, я заканчиваю свои записи, и совершенно разбитый иду спать.

30 июня

Вечером Лилье пригласил меня в свою комнату, угостил чаем, расспрашивал, тоскую ли я по дому, как зовут моих родителей, что делаю в немногие свободные часы. Я отвечал честно, слегка дивясь подобному любопытству. Впрочем, тон разговора Михаил Иванович старался держать самый дружеский, а скрывать мне было нечего, и так мы беседовали минут двадцать в самом приятном расположении духа.

– Вот что, братец, – сказал Лилье, когда чай был допит. – Хочу показать тебе одну запись в моем дневнике. Я не прошу объяснять что-либо, или выгораживать кого-нибудь, однако, если есть в твоем распоряжении хоть толика правды, – поделись со мной. Буду рад узнать истинное расположение обстоятельств.

Он положил на стол толстую тетрадь, в которую по вечерам вносил свои записи, быстро пролистнул несколько страниц, словно разыскивая нужную. Остановившись, он указал пальцем на дату 4 июля.

Я принялся читать, и записи так врезались в мою память, что привожу их практически без отклонения от оригинала.

4 июня

Сегодня узнал некоторые подробности вчерашнего происшествия. Потопленный нашим миноносцем английский пароход «Гипсанр» принадлежащий компании «Жардин– Машинос и K°», как оказалось, вышел из одной бухты в области японского расположения. Нагружен он был бобовыми жмыхами.

Наш миноносец «Расторопный» в ответ на свое требование остановиться получил с парохода несколько выстрелов, после чего он пустил в пароход две мины, а через 25 минут после этого последний пошел ко дну. Нашим морякам удалось спасти до 80 пассажиров. Среди них оказалось: 12 англичан и шанхайский еврей Серебряник, каким-то чудом попавший на этот пароход; личность весьма подозрительная и с самым темным прошлым (настоящая его фамилия была другая).

Остальные пассажиры были китайцы. Нет никакого сомнения, что потопленный пароход занимался перевозкой контрабанды. Еврея Серебряника, безусловно, имевшего какие-то сношения с японцами и служившего, как говорят, и «нашим и вашим», засадили на гауптвахту.

Этот еврей долго проживал в Артуре без определенных занятий и вел самую подозрительную жизнь. Интересно знать, какая участь его ожидает?

Сегодня же, по каким-то для меня необъяснимым причинам, он был выпущен с гауптвахты и я его встретил свободно разгуливающим по крепости, хотя против него не оказалось «прямых» улик в шпионстве, но зато «косвенных» доказательств было слишком достаточно. Будь на месте нас, русских, немцы, англичане или американцы, конечно, этот подозрительный еврей был бы давно уже повешен.

30 июня

Жаркий до духоты день. Войска, под палящими лучами солнца, устраиваются и приводятся в порядок на новых своих позициях. Ряд последних боев на передовых позициях обнаружил массу недостатков в устройстве обороны крепости. Ввиду этого в ней теперь спешно выполняются наиболее неотложные работы. Сегодня узнал, что еврей Серебряник, выпущенный с гауптвахты, уехал в Чифу на шаланде, очевидно с целью сообщить кое-что японцам о нашей крепости, так как последние дни своего пребывания в Артуре он пользовался полной свободой и мог собрать массу ценных для японцев сведений.

Странные у нас порядки!..

* * *

Я оторвал голову от дневника голову и посмотрел Лилье прямо в глаза. Чего он ждет от меня? Признания того, что незнакомый мне еврей Серебряник японский шпион? Но откуда у меня могут быть эти сведения, ведь вся моя жизнь протекает на глазах у Лилье? Быть может, он подозревает некое тайное сообщничество между евреями, некие укрытые от глаз секретные каналы, по которым мы обмениваемся сведениями друг о друге и ждет что я, ввиду теплых между нами отношений, расскажу ему об их существовании?

А возможно он ожидает смущенного подтверждения факта шпионства, как неотъемлемой черты национального характера? Какая наивность, какое предвзятое отношение!