На мачте «Петропавловска» подняли несколько флагов, сигнал о выходе в море, и наша эскадра начала выбираться из гавани. Мы заняли места в башне и приготовились к бою. Было ясно, что адмирал не оставит безнаказанной гибель «Страшного», и схватка будет жестокой.

Вскоре мы поравнялись с «Баяном», ведущим неравный бой с четырьмя японскими крейсерами, и открыли огонь. Стрельба шла с максимальной быстротой, комендор беспрерывно кричал, подгоняя матросов, но мы и сами не теряли ни секунды. Башня быстро наполнилась клубами дыма, сквозь узкие смотровые щели воздух почти не проникал. Все кашляли, плевались, но продолжали двигаться, словно заводные игрушки. По кому идет огонь мы не знали, комендор получал указания через переговорное устройство, выкрикивал цифры, наводчики быстро крутили маховики, направляя пушки, и снаряд улетал, непонятно в кого и неизвестно куда. Время от времени я на несколько секунд приникал к смотровой щели, надеясь увидеть хоть что-нибудь. Изрядно качало, и потому в щель попадал то гребень волны, то серое небо, то полоса горизонта с черными клубами дыма из труб. В какой-то момент мне повезло, и я увидел недалеко от нас, на расстоянии километра или двух, четыре японских крейсера. На их мачтах развивались огромные флаги с изображением восходящего солнца. Крейсеры вели огонь по нам, а мы по ним.

Разрывы японских снарядов раздавались совсем рядом, несколько раз по башне словно проходил густой град, наверное, «Петропавловск» накрывало осколками. Но броня надежно защищала, и мы продолжали свою работу. Вдруг все стихло, только корабельные двигатели продолжали мелко сотрясать корпус.

– Отбой! – крикнул комендор. – Открыть двери, проветрить помещение.

Мы высыпали на палубу. «Петропавловск» полным ходом мчался к берегу, параллельно нам двигались еще несколько кораблей под андреевскими флагами, а в море развернутым строем шла японская эскадра.

– Ого! – крякнул комендор. – Сам адмирал Того вместе со всеми силами пожаловал.

– А мы драпаем! – с горечью воскликнул один из матросов.

– Драпаем! – презрительно усмехнулся комендор. – Тоже мне, стратиг! Не драпаем, а уходим под защиту береговых батарей. «Ретвизан» и «Цесаревич» на ремонте, «Паллада» тоже не ходок, вот и получается, что у них на три броненосца больше. В прямом бою это смертельное превосходство. Вот адмирал и затягивает япошек поближе к берегу, чтоб двенадцатидюймовки с Электрического Утеса их накрыли.

На палубу выскочили матросы из палубной команды и принялись на уборку. Осколки, перебитые ванты, стреляные гильзы, все полетело за борт. Я обратил внимание на совсем молодого матросика, он двигался с трудом, в раскорячку, а другие матросы покрикивали на него гневно и презрительно.

«Уж не его ли крики я слышал несколько дней назад?» – подумал я, и поднял глаза на мостик. Рядом с Макаровым стоял великий князь, и в бинокль рассматривал настигающую нас японскую эскадру.

«Знают ли они о Содоме, царящем под броневыми плитами флагманского корабля? Или предпочитают оставаться в неведении. А если знают, как это связать с благородными манерами и показной набожностью? И где Всевышний, древний Содом Он безжалостно уничтожил вместе со всеми жителями, как же Он допускает существование современной Гоморры?»

«Петропавловск» начал поворачивать направо. Вдруг с правого борта раздался страшный взрыв. Языки пламени взметнулись выше корабельных мачт, корпус содрогнулся, словно по нему ударили гигантским молотом. Столб желтовато-бурого дыма поднялся высоко в небо. От удара все попадали на палубу. Когда я вскочил, то увидел неподалеку лежащего навзничь человека в белом адмиральском кителе. Я бросился к нему и перевернул на спину. Это был адмирал Макаров.

Смотреть на него было страшно, лицо представляло собой сплошную рану, а борода тлела, словно трут и пламя уже подбиралось к подбородку. Не зная, чем загасить огонь я сбросил бушлат и прижал его к груди адмирала. В этот момент раздался еще один взрыв. Палуба накренилась, корма выскочила из воды, винт левой машины заработал в воздухе. Тело адмирала скользнуло вниз и упало в воду. Люди падали за борт кучами, многие попадали в винты, и их размалывало. Из воды неслись истошные вопли, прогремел еще один взрыв, на сей раз внутри корабля, видимо это детонировал пироксилин в бомбовых и минных погребах. Напором воздуха меня выбросило далеко в море, а потом втянуло в воду на порядочную глубину. С невероятными усилиями мне удалось выбраться на поверхность, спасло меня то, что перед взрывом я успел снять бушлат и поэтому мог свободно двигаться под водой. Выскочив наружу, я увидел плавающую неподалеку крышку парового катера и ухватился за нее.

Прямо передо мной развернулась страшная картина последних мгновений «Петропавловска», – гигант погибал в виду крепости, на глазах всей эскадры. Корабль принял вертикальное положение, винты беспомощно вертелись в воздухе, носовая часть быстро погружалась. За какую-нибудь минуту флагман Тихоокеанского флота полностью погрузился в воду и исчез в морской пучине. Спасавшиеся со страшными усилиями выгребали в высоко вздымавшихся холодных волнах, а образовавшийся водоворот тянул их назад в морскую бездну, куда быстро погружался «Петропавловск».

Возле меня вынырнул из волн человек. Он захлебывался, – видимо его затянуло под воду, и он чудом сумел выбраться наружу. Руки колотили по ледяной поверхности моря, а судорожно перекошенный рот хватал воздух. Но силы покидали его, а от холодной воды перехватило дыхание.

Я отпустил крышку, быстро подплыл к утопающему и схватил за шиворот. Он отчаянно посмотрел на меня и в его глаза, налитых ужасом перед подступающей смертью, мелькнула надежда.

В два гребка я подтащил его к крышке, он уцепился за нее обеими руками и перевел дух. Лицо спасенного покрывали красные пятна ожогов, он запрокинул голову и со свистом втягивал в себя воздух. Я присмотрелся и узнал характерный романовский лоб, выпуклый нос, твердый подбородок. Человек, избавленный мною от неминуемой гибели, был великий князь Кирилл Владимирович.

Минут через десять к месту катастрофы подошел миноносец «Бесшумный». Спустили вельботы и начали вытаскивать уцелевших. Подняли и нас.

– Где командующий? – спрашивал всех молоденький мичман, – вы не видели командующего?

Увы, мне нечего было ему рассказать. Нас подняли на борт миноносца, я посмотрел на мутное пятно и массу обломков, на которых в ледяной воде морского прибоя боролись люди, и потерял сознание.

Очнулся я в кубрике. За иллюминатором возвышались хорошо знакомые сопки, мы стояли в гавани Порт-Артура. Я вышел на палубу, меня знобило, видимо купание в ледяной воде не прошло даром. Бушлат остался на «Петропавловске», а форменка промокла насквозь. За пазухой что-то топорщилось, я засунул руку и вытащил сверток. Ах, да, это же мой дневник! Я не хотел оставлять его без присмотра и перед боем сунул за пазуху. Он тоже промок, листы слиплись, чернила расплылись. Потом я восстановил его, аккуратно просушив, разобравшись в расползшихся буквах и перенеся все записи в другую тетрадь. Начал я его недавно, и поэтому расшифровать непонятные места не составило труда.