Что-то определенно случилось в его отсутствие.

Стиснув приклад ружья, Поляков снова заспешил. Преодолевая последние метры почти бегом, ворвался в свое жилище. И ошеломленно замер посреди разгромленной комнаты. Все вещи разбросаны где попало, раскладушка перевернута и отброшена в угол, стол разбит. Под ноги попался помятый чайник, с жалобным звоном отскочил от носка ботинка.

Ни жены, ни дочери.

Лишь пятна крови на полу.

Хомут все-таки это сделал. Эта тварь давно положила глаз на его жену – все еще красивую женщину, даже сейчас, после трех лет жизни в этой проклятой подземной норе, в жутких бытовых условиях, без всякого ухода за собой. Сергей не принимал его угроз всерьез. Ему было плевать, что происходит на станции, пока его жена и дочь под его защитой. Плевать на всех остальных и их трусливые проблемы. Его боялись трогать, ведь он уже не раз доказывал свое право на независимость на этой станции, доказывал кровью. Разных группировок, вокруг которых народ хоть как-то пытался организоваться для совместного житья, на станции развелось немало. Одной из самых блатных компашек верховодил Хомут – Виктор Хомутов, бывший зек, отсидевший за грабеж пятерку и выпущенный из тюрьмы за примерное поведение года за три до Катаклизма.

«Кровь… Крови ведь немного, они еще живы. Наверняка живы. Спокойно, Серёга, только спокойно. Нужно обдумать, что делать дальше, прямо сейчас. Паника нам ни к чему. Нам нужна не паника, а план».

Он сбросил рюкзак на пол, стянул и, не глядя, отшвырнул теплую крутку, энергичными движениями размял плечи и шею. Сейчас ему понадобится вся ловкость и быстрота, на которую он способен, и даже сверх того. Усталости как не бывало. Лишь ледяная ярость. И абсолютная уверенность, что он сейчас будет убивать.

Он взял только нож, ведь такое оружие легко спрятать, а с огнестрелом его и близко не подпустят. Ружье просто поставил в угол. Даже сейчас никто не посмеет прикарманить его оружие, пока он жив.

Поляков уже собирался выскочить из жилища, когда слух уловил едва слышный всхлип.

Он в два шага оказался у скомканной раскладушки, накрывавшей угол, и осторожно отодвинул ее в сторону. Сжавшись в комочек, на него каким-то совершенно диким взглядом уставилась шестилетняя дочурка, явно не узнавая отца. Фиона. По чумазому исцарапанному лицу малышки текли слезы, оставляя светлые дорожки на давно не мытой коже. Старый джинсовый комбинезончик в пыли и грязных пятнах. А в крепко сжатом кулачке – стальная вилка с зубцами, измазанными в красном. Жива. Жива! Он хотел сказать дочке что-то успокаивающее, но слова застряли в горле, и Поляков судорожно вздохнул, стараясь успокоиться. Он не должен к ней прикасаться. Не сейчас. Она в безопасности. Ему нужно идти за женой.

Он снова схватил измочаленную раскладушку, прикрыл девочку от чужих взглядов.

И ровным шагом вышел из жилища.

Его никто не тронул, пока он шел обратно через всю платформу к служебным помещениям, где обитала ватага Хомута. Никто не заступил ему дорогу, но никто и не присоединился. Твари. Безмозглые скоты. Как вы такое могли допустить?! Ради вас же на поверхности рисковал жизнью, чтобы не сдохли от голода, а вы не способны даже уберечь от подонков его семью! Чувствуют. Чувствуют его ярость, хотя лицо окаменело от спокойствия. Вон как поспешно расходятся в стороны, образуя широкий пустой коридор. Язык не поворачивается назвать этих бесхребетных уродов людьми. В жопу засуньте свое бесполезное сочувствие и ублюдочные насмешки.

Перед дверью берлоги – двое мордоворотов. Добротное обмундирование, добытое такими, как Поляков, на поверхности, с разграбленных складов в магазинах. У одного «калашников», у второго на поясе «ТТ» в кобуре. Конечно же, они его ждали – вон как переглянулись. Наглые, самодовольные. Чувствуют за собой силу. И все же боятся – Поляков хорошо умел ощущать чужой страх. Не исключено, что оба тоже участвовали в похищении.

Поляков приблизился к ним все тем же неспешным шагом, чтобы не накинулись раньше времени, обдумывая, что сказать. Но говорить не пришлось.

– Долго ходишь, Поляк, – презрительно осклабился один из боевиков. – Хомут тебя заждался. Веселье в самом разгаре.

Подтверждая слова охранника, из-за двери донесся надрывный, приглушенный крик Майи.

Поляков даже не дернулся, хотя казалось, что его нервы в этом момент горят огнем. Спокойно. Спокойно. Не стоит показывать этим ублюдкам свои истинные чувства. Лучше пускай полагают, что он сломлен случившимся. Тем сильнее он сможет их удивить.

– Давай-ка, руки подними, проверим, и топай к Хозяину. Разговор у него к тебе есть.

Тот, что с «калашом», остался на стреме, второй шагнул к Сергею, собираясь обыскать.

Довернув кисть, сталкер заставил спрятанный в рукаве нож скользнуть рукоятью в ладонь. Затем послушно поднял руки, подпуская врага поближе. Охранник даже не успел ничего понять, когда тыльник рукояти резким ударом проломил ему висок. Тот еще не начал падать, а Сергей мгновенно переместился ко второму, подбил его ногой под колено и насадил печенью на лезвие ножа, не забыв при этом свободной рукой запрокинуть голову врага назад, чтобы не допустить крика. Несколько секунд судорожного хрипа, затем и этот охранник обмяк. Сзади послышался встревоженный ропот зевак, наблюдавших за схваткой с платформы. Плевать. Эти люди его больше не интересовали. Он «помог» боевику без шума улечься на пол, автомат оставил на трупе, нож быстро вытер об одежду и снова спрятал в рукав. Главное, что все вышло по-тихому, и никто из зрителей не вздумал вопить, чтобы предупредить Хомута.

Услышав звуки какой-то возни за спиной, все же коротко обернулся. Оказывается, охранники перед дверью были не одни, люди Хомута следили за ним и с платформы. Но их уже скрутило множество рук, заткнув рты. Даже какого-то пацана схватили, вроде был у Хомута сынок, наверное, его. В толпе мелькнуло знакомое лицо – он узнал одного из сталкеров, который ходил с ним сегодня на поверхность. Фикса. За тыл можно не беспокоиться. Ждать дальше Поляков больше не мог.

Он аккуратно распахнул дверь, вошел в жилище и остановился в двух шагах от порога. Поляков догадывался, что может там увидеть, и не тешил себя иллюзиями. Заранее дал себе слово, что выдержит. Не сорвется. Закончит начатое. Обнаженное тело Майи, распятое на койке, привязанное за руки и за ноги к стойкам, больно резануло по глазам. Сорванная одежда комком валялась на полу рядом. Веки женщины прикрыты, грудь подымалась едва заметно – дышит, жива. Кровь тонкими струйками стекала с разбитого лба, по одеялу под пышной копной растрепанных волос расплывалось красное пятно. Других повреждений на ее теле Поляков не заметил, багровые кровоподтеки на запястьях, животе и лодыжках не в счет. Может, это и хорошо, что она в отключке. Не надо ей смотреть на то, что сейчас произойдет. Хватит с нее и того, что уже случилось.

Он с трудом оторвал взгляд от Майи, оценивая обстановку и выигрывая время.

Пусть думают, что он раздавлен горем, и уже не оправится. Пусть думают, что теперь из него можно веревки вить ради шанса вернуть жену. Жаль, гордость и честь уже не вернуть, даже если раздавить этих тварей. Но попытаться можно.