16 июня 1919 г. РВСР в составе Склянского, Вацетиса, Гусева и Акулова (заметим — Троцкого на заседании не было) в развитие решения ЦК постановил назначить начальником ПШ М.Д. Бонч- Бруевича, Костяева временно откомандировать в распоряжение Вацетиса. В записке в ЦК РКП(б) от 17 июня Ленин указал: ЦК пришло к убеждению, что Полевой штаб — «вертеп», и предприняло «определенный шаг» для «коренного изменения» этого положения (т. е. по чистке Ставки)[435]. 16 июня на квартиру к Бонч-Бруевичу «неожиданно» приехал секретарь Склянского и потребовал, чтобы генерал вместе с ним немедленно отправился к Троцкому. Выполнив приказание, Бонч-Бруевич узнал (причем не от Троцкого, а от Склянского) о своем назначении, проведенном через ЦК РКП(б), и получил приказание «выехать в Серпухов и незамедлительно вступить в должность». По словам генерала, «уразуметь», чем вызвано такое «счастье», он не мог; от Склянского удалось добиться лишь разрешения «отсрочить выезд в Серпухов на сутки». Бонч-Бруевич рассчитывал воспользоваться отсрочкой, по его словам, «чтобы выяснить мотивы» его возвращения в ряды Красной армии, на деле — скорее всего, попытаться дезавуировать решение, ставшее для генерала неприятным «сюрпризом»[436]. Из разговоров с «братом и другими близкими правительству лицами» генерал сделал вывод, что «Вацетис подозревается в чем-то нехорошем, — в чем именно — никто не знал (якобы. — С.В.). Кое-какие предположения на этот счет были и у Склянского, но говорил он глухо и невнятно, то ли не доверяя мне, то ли ничего толком не зная»[437]. Неизвестно, насколько генерал правдив и точен (действительно ли Склянский не назвал Бонч-Бруевичу реальную причину его назначения или генерал старательно избегал репутации «чистильщика»; с кем кроме Управляющего делами СНК он общался). Доподлинно известно, что решение о призыве Бонч-Бруевича на руководящую работу в Полевом штабе было принято не позднее 1 июня 1919 г.[438]

Самая большая загадка воспоминаний Бонч-Бруевича о новом назначении: «Склянский не мог точно сказать, начальником какого штаба я назначаюсь: штаба ли главнокомандующего или Полевого штаба. В первом случае я оказывался в подчинении Вацетиса; во втором — моим начальником являлся председатель Реввоенсовета Республики или его заместитель… я, рискуя оказаться бесцеремонным, попытался встретиться с Лениным. Владимир Ильич… принять меня не смог. Но тут же через моего брата передал, чтобы я незамедлительно ехал в Серпухов и там вел дело независимо от Вацетиса, ибо назначен не к нему, а начальником Полевого штаба Реввоенсовета Республики»[439]. В достоверности этих сведений можно сомневаться, но в принципе они объясняют, почему, сменив начальника ПШ, большевики тянули со сменой Главкома.

Гусев, если верить приказам по Полевому штабу, прибыл в Ставку и вступил в должность в тот же день (первый приказ он подписал 16 июня) [440]. Любопытно сравнить приказы двух начальников Полевого штаба — Костяева о сложении с себя полномочий и Бонч-Бруевича о вступлении в должность. 23 июня 1919 г. Костяев объявил в приказе по ПШ № 204А: «С сего числа сдал должность начальника Полевого штаба Революционного военного совета Республики Генерального штаба Михаилу Дмитриевичу Бонч-Бруевичу»[441]. 11 июля М.Д. Бонч-Бруевич: «Призванный из отставки, я 18 июня (подчеркнуто мной — С.В.) с.г. прибыл и вступил в должность начальника Полевого штаба Революционного военного совета Республики»[442]. Зачем этот спектакль? — сразу после выхода прощального приказа Костяева все документы идут за подписью Бонч-Бруевича. Не исключено, что Бонч-Бруевич задним числом перенес дату своего приезда на 5 дней назад, чтобы скрыть неисполнение приказа: он, очевидно, пытался дезавуировать решение о своем назначении не день, а 6. Дальнейшее изложение действий М.Д. Бонч-Бруевича в его воспоминаниях опровергается протоколами Реввоенсовета Республики. Когда Бонч-Бруевич явился в Серпухов, он, по его словам, не застал там ни одного из членов РВСР: «Все они разъезжали по фронтам, причем каждый (а их было более 10 человек) отдавал распоряжения и приказы, не согласовывая их с другими членами Реввоенсовета». Бонч-Бруевич, по его заявлению, тут же телеграфировал Ленину о необходимости созыва Реввоенсовета Республики[443]. Телеграмма Бонч-Бруевича почему-то не разыскана, зато опубликованы постановления Реввоенсовета, от 16 и 22 июня 1919 г. [444]

Любопытно, что с назначением Гусева резко увеличился статус ПШ: 13 июля впервые вышел приказ по ПШ со ссылкой непосредственно на решение Совета Обороны от 9 июля[445].

Партийному руководству действительно было чего опасаться: сводки Особого отдела МЧК за весну — лето 1919 г. пестрят сообщениями о контрреволюционных настроениях бывшего офицерства, усиливавшихся вследствие наступления на Москву Деникина. Так, в агентурной сводке о штабе ж.д. войск Республики сказано: «Почуя приближение Деникина, бывшее офицерство и военные чиновники почти не стали скрывать своей политической физиономии и в настоящее время начинают вести агитацию на почве продовольственного вопроса. Заметно враждебное отношение к коммунистам. В штабе 90 % специалистов реакционно настроенных»[446]. К тому же в мае — июне 1919 г. антисоветские силы активизировались. У ряда большевистских организаторов сложилось впечатление, что за всеми этими силами стояла Антанта. «В ночь на 23 мая 1919 г., — докладывал член коллегии ВЧК В.Н. Манцев на заседании МК РКП(б), — МЧК накрыла нелегальную типографию Партии левых эсеров, обнаружила большое количество листовок и воззваний, в которых рабочие и крестьяне „призывали к поддерживанию атамана Григорьева и к свержению насильников-большевиков“. Кроме того, в ВЧК и МЧК имеются сведения, что эсерами подготовляются ряд террористических актов, покушения на Ленина, Троцкого и др. Террор подготовляется и финансируется также за границей… Статьи левых эсеров наводят на мысль, что у них есть люди, подкупленные Антантой. Ряд видных работников — левых эсеров — по слухам, работают в штабах добровольческих атаманов, есть они в штабе атамана Махно. К довершению всего на фронте у нас неблагополучно (курсив мой. — С. В.). Взят Псков, тревожно на Юге. Все это заставляет МЧК снова обратить особое внимание на борьбу с контрреволюцией, которая за последнее время заглохла»[447].