Я отстраняюсь, сгорая от стыда. Кончится ли это когда-нибудь, или так и будет тлеть день за днем, город за городом, пока весь мир не сгорит дотла, и не останусь только я?

Все еще глядя на мои губы, всадник подходит ближе, готовый продолжить.

Я кладу ладонь ему на грудь.

Он смотрит вниз, на мою руку.

– Следует ли понимать это так, что ты больше не хочешь моей любви, которой добивалась минуту назад?

Стоит ли ответить честно?

– Мор, я… я не могу делать это здесь. Сейчас, когда в соседней комнате умирает пара стариков. И умирают они из-за тебя. – Я откашливаюсь. – Мне пора, надо позаботиться о Робе и Рут.

Мор смотрит в сторону их комнаты, его лицо искажает боль. Не говоря ни слова, он выходит из дома. Звук захлопнувшейся за ним двери еще долго висит в воздухе.

На этот раз, когда я ухаживаю за пожилой парой, Мор решается мне помочь. Он трогательно неловок и больше мешает, чем помогает, но очень старается, и этого мне достаточно.

Конечно, дело не только в том, что Мор плохо справляется с поручениями. Он ходит за мной хмурый, угрюмый, и с таким же видом помогает старичкам сесть в постели, чтобы они могли хоть немного поесть. Всякий раз, когда Роб его благодарит, а Рут ласково касается его руки, всадник мрачнеет еще больше.

Не знай я, что такое вряд ли возможно, сказала бы, что всаднику неприятно наблюдать, как чума уносит эту пару.

Под вечер второго дня (вот уже несколько часов, как Мор ушел из дома и до сих пор не вернулся) я слоняюсь по дому и захожу в комнату Роба и Рут. Они лежат рядышком, повернувшись друг к другу и взявшись за руки. Глаза у обоих закрыты. Судя по их коже – и по запаху – нарывы на их телах уже начали вскрываться.

– Господи, мы молим Тебя, даруй всаднику хоть немного душевного покоя, он так страдает от своей жестокой миссии, – говорит Роб слабым надтреснутым голосом. – И еще молим Тебя дать сил Саре, девушке, которую Ты привел к нему и сделал его соратницей. Она стойко несет служение, доверенное ей Тобой, и исполняет это с достоинством, но все же ей очень непросто в этих обстоятельствах…

Дальше я не слушаю. Струсив, выскальзываю потихоньку за дверь. Их доброты и так было слишком много, но это уже чересчур.

Я не могу этого вынести. Они молятся, а я сбегаю. Потому что не могу так больше, черт возьми. Не могу есть их еду, спать под их крышей и смотреть, как они умирают ужасной смертью и при этом еще молятся за нас с Мором.

Молятся за Мора. Это же просто смешно. Они молятся за единственного из всех, кому не страшен гнев Божий.

Но так ли это? Маленькая, тайная мыслишка, которую так легко отбросить.

Слышу, как открывается входная дверь и входит Мор. Ведь мог же он вернуться в другое время, но нет же, словно подгадал – ни раньше, ни позже.

Он тихо входит в комнату для гостей и видит меня сидящей на краю кровати. Мои плечи дрожат, лицо закрыто руками.

– Сара? – неуверенно окликает он.

Я отнимаю руки от глаз и смотрю в пол.

– Не дай им умереть, – голос дрожит, срывается. Я не могу взглянуть на Мора.

Он прикрывает дверь и подходит ко мне.

– Что случилось?

– Они хорошие люди, – говорю я сбивчиво, – они не заслужили такой смерти.

– Жизнь не принимает заслуг в расчет, – отвечает Мор. – Мне казалось, смертным это хорошо известно.

– Проклятье, но меня же ты спас, Мор! – во мне вспыхивает негодование. – И их можешь спасти, ведь можешь же!

Долгая пауза. И потом:

– Я не стану.

Я заставляю себя посмотреть ему в глаза. И встречаюсь с мукой в его глазах.

– Пожалуйста.

Мор отворачивается.

– Снова это проклятое слово.

Я успела забыть, как он его ненавидит. Меня охватывает вина и душевная боль. Что я наделала, Мор же убьет их просто за то, что я произнесла это слово. Да еще и удовольствие получит.

Но этого, как ни странно, не происходит. Наоборот, может быть, впервые за все время нашего знакомства, он кажется расстроенным.

Я вижу, как он с усилием берет себя в руки.

– Нет, – говорит он решительно. – Не проси меня больше об этом.

Я встаю. Отчаяние уступает место чему-то более злому, агрессивному, когда я смотрю на него, на это мыслящее животное, которое могло бы их исцелить.

– Или что? – наступаю я. И толкаю его кулаками в грудь. – Ты снова меня свяжешь? Привяжешь к лошади и будешь тащить, пока я не окажусь при смерти? Или выставишь на мороз и будешь держать, пока не промерзну до костей?

Мор угрожающе прищуривается.

– Прекрасные предложения.

– Почему ты спасаешь меня, а не их?

– Я намерен заставить тебя…

– Страдать. Знаю. Господи, мне ли не знать.

Я пячусь от него и снова в изнеможении сажусь на кровать.

Он долго молча смотрит на меня, делает шаг в мою сторону. Я вздрагиваю, и Мор замечает это, потому что останавливается. Потом, вызывающе подняв голову, шагает, сократив расстояние между нами.

Мор тоже садится. Рядом с ним я кажусь себе крошечной. Хочу встать, но он кладет руку мне на плечи.

Надо бы оттолкнуть его, вскочить. Надо бы закричать и выбежать из комнаты. Я могла бы сделать сотню разных вещей. Вместо этого я прижимаюсь к нему и кладу голову ему на плечо. И горько плачу, подвывая и сотрясаясь всем телом. Он обнимает меня второй рукой, баюкает, прижав к широкой груди. Парадокс, но я нахожу в этом утешение, несмотря на то, что именно он – причина моего горя.

Прижавшись щекой к моему виску, Мор так крепко обнимает меня, что я думаю, уж не ищет ли и он утешения в этих объятиях.

– Не грусти, – просит он, прикасаясь губами к моей коже.

Я качаю головой, уткнувшись лицом ему в грудь. Он просит невозможного. И все же, чем дольше он меня вот так держит, тем мне легче.

– Мне этого всего не пережить, – шепотом делюсь я с Мором своим самым большим страхом.

Он каменеет.

– Ты выживешь, – твердо говорит он, – ты должна.

Отстраняюсь настолько, чтобы видеть его глаза.

– Я не справлюсь, – говорю я. – Я умру раньше, чем ты покончишь с этим миром.

И тогда он, Мор, будет единственным, кто останется страдать.

Конец близится так, словно волна накатывает. Она надвигается, нависает над тобой, проникает в легкие, ползет к сердцу и, наконец, проникает в разум. Это ужасное, страшное нечто под названием смерть из отдаленной перспективы вдруг оказывается близкой и неотвратимой реальностью.