Кимир издал короткий смешок.

— О, да. Не сомневаюсь, что ты это можешь, мастер…?

Не получив ответа, старик поднялся.

— Никто не стал бы подобным образом… воодушевлять ничтожного слугу, исполняющего мелкое поручение; и никто, способный отыскать, оплатить и умеющий правильно применить басифаю, не стал бы нанимать на службу человека бестолкового. О, я более чем убеждён, что ты в самом деле отличный убийца. Присядь здесь и дай мне осмотреть тебя.

Усевшись на табурет, Во поднял ладонь.

— Правда, нет нужды произносить это вслух, — опередил его аптекарь. — Я прекрасно знаю, что если я чем-то тебя расстрою, со мной случится нечто ужасное, — он потрогал свой нос. — Доверься мне — я много лет имел дело со скрытными и опасными покупателями.

Руки Маламенаса Кимира быстро скользили по животу Во, проминая и ощупывая. Затем старик принялся осматривать его лицо: оттянул веки, понюхал дыхание и проверил цвет языка. К тому времени, как он закончил задавать своему пациенту вопросы об особенностях его испражнений, урины и флегмы, прошёл час, и Во услыхал звон храмовых колоколов, возвещающих окончание утренней молитвы. Его пленники должны были уже проснуться, что означало — маленькая сучка из Улья опять думает, как добавить ему неприятностей.

— Я не могу ждать вечно, — заявил солдат, поднимаясь с табурета. — Дай мне что-нибудь, чтобы прикончить дрянь внутри меня.

Старик смерил его проницательным взглядом:

— Этого сделать невозможно.

— Что? — пальцы Во потянулись к ножу на поясе.

— В применении к ней силы есть некоторые ограничения, видишь ли, — спокойно произнёс Кимир. — Но если ты собираешься меня убить, зачем мне тратить свой последний вздох на объяснения?

— Говори.

— Прими решение.

Во отпустил рукоять ножа.

— Говори.

— Ограничения в применении силы. Таковых два. Единственное средство, которое может убить это существо, басифаю, что у тебя внутри — пусть она и мала, как спора папоротника, убьёт и тебя тоже. Это ли не ограничение?

— Ты сказал “два”. Говори же. Я не люблю игр.

Старик фальшиво осклабился.

— Вот и второе. Если б ты убил меня, то никогда бы не узнал, чем я могу тебе помочь, — торговец снадобьями встал, прошёл к высокому комоду и начал копаться в ящичках.

— Это где-то здесь, — приговаривал он. — Дурнишник — не то, трава Перикала — не то, сусло Заккаса, морской лук — ага! А я-то думал — куда он запропастился? — аптекарь обернулся. — Знаешь, среди моих покупателей бывали и такие, что войдя, сразу хватались за нож — прямо вот как ты. Помню, последний из них в конце концов купил у меня столько аконита, что его хватило бы отравить целую семью, включая стариков, дядюшек, кузенов и слуг. Я частенько размышлял о том, для чего он оказался ему нужен…

Наконец Кимир нашёл, что искал, и выудил из недр комода пузатую чёрную бутылочку высотой с указательный палец Во.

— Нашёл. Тигриный яд из далёкого Янедана. Тамошние земледельцы и скотоводы пользуются им, чтобы смазывать концы копий, когда тигр — создание более крупное и опасное, нежели даже лев, — забредает в деревню. Готовят сей яд из горного цветка, называемого ледяной лилией. Он убивает человека мгновенно.

Нож опять выскочил из ножен, однако Дайконас пока оставался на месте.

— Что за чушь ты несёшь? Я не хочу умирать — или ты хочешь, а, старик?

Кимир покачал головой.

— Янеданцы погружают свои копья в яд так же глубоко, как макают куски хлеба в хумус. Человеку же, даже такому сильному, как ты, довольно и малейшей, крохотнейшей капли.

— Довольно для чего? Ты сказал, что дрянь внутри меня нельзя убить.

— Да, но её можно… убаюкать. Это живое существо, не только чистая магия, и потому оно восприимчиво к аптекарскому искусству. Совсем, совсем крошечная доза тигриного яда в день поможет держать это существо… в состоянии сна. Так же, как жаба спит в высохшем иле в ожидании весенних дождей.

— Хм. И откуда мне знать, что эта отрава не убьёт меня? — широкое длинное лезвие ножа Во замаячило перед носом пожилого торговца. — Ты покажешь мне, сколько нужно отмерить. Ты выпьешь первым.

Маламенас Кимир пожал плечами.

— С превеликим удовольствием. Однако я уже очень долго не принимал его. Боюсь, не много дел я смогу переделать за остаток дня, — он снова растянул губы в ухмылке. — Но, несомненно, твоя щедрая благодарность позволит мне не жалеть о том, что пришлось закрыть лавку на весь день.

Он вытянул пробку из чёрной бутылочки и принялся обшаривать лавчонку в поисках некоего предмета.

— И отчего же ты так уверен, что я не убью тебя, заполучив то, что мне нужно, а, старик?

Аптекарь вернулся к нему, держа между пальцами серебряную иглу.

— Потому что яд этот очень редок. Можешь обыскать хоть сотню лавок и не найдёшь его. А если оставишь меня в живых, я достану ещё; и когда он понадобится тебе в следующий раз, ты найдёшь его здесь. Имени твоего я не знаю, и даже если бы знал, не стал бы болтать о своём покупателе, так что тебе нет никакой пользы в моей смерти.

Какое-то время Во пристально разглядывал торговца, затем сказал:

— Покажи мне, сколько принимать.

— Не больше такой капли, какую ты можешь поднять на острие этой иглы — всегда не больше семечка редиски, — Кимир погрузил иголку в пузырек и вытащил: с кончика свисала крохотная сверкающая, янтарно-красная круглая капелька. Аптекарь опустил её на язык и, обхватив иглу губами, всосал ядовитый шарик. — Единожды в день. Но будь осторожен: большее количество за один раз способно остановить даже такое сильное сердце, как твоё.

Во просидел, наблюдая за стариком, почти час, но никаких изменений в поведении того не обнаружилось. Он даже начал, испросив на то у Во позволения, прибирать свою лавку, хотя все движения его при этом были как будто несколько замедленными.

— Это может быть почти приятно, — один раз обратился старик к нему. — Я не пробовал этого снадобья очень долго. Я позабыл. Кажется, однако, губы мои ощущаются немного странно.

Гончего же ощущения Кимира насчёт своих губ не волновали совершенно. Когда он решил, что времени прошло достаточно для доказания того, что старик его не обманул, он и сам принял каплю чуточку поменьше, начисто облизав иглу.

— И это удержит тварь внутри меня в состоянии сна?

— Если ты продолжишь принимать тигриный яд, то да, — кивнул аптекарь. — Того, что я дал тебе, должно хватить до конца лета. Оно стоило мне двух серебряных империалов, — вновь эта ухмылка — улыбка лиса, наблюдающего за семейством жирных перепёлок, — и я продам его тебе за ту же цену, потому что ты станешь постоянным покупателем.

Во швырнул монеты на стол и вышел. Старик даже не оглянулся, слишком занятый перебиранием содержимого ящичков аптекарского комода.