Ни Ольга Аркадьевна, ни Епифаний ничего в ответ не сказали. Тогда сказал он:

– Что ж, вызов так вызов. Я готов. Знать бы еще, с кем придется скрестить шпагу.

Епифаний кашлянул. Заторопилась и женщина – ей явно не понравились его слова.

Попрощавшись с Ольгой Аркадьевной и вернув ей перед тем вскрытое письмо, комиссар подумал, что настоящая женщина должна пахнуть морем и, как море, порождать чувство неизбежного расставания. Вот как Ольга Аркадьевна.

– Кажется, я увлекся. – Ефим незаметно стянул пальцами то место на брюках возле кармана, что порвалось в момент запрыгивания на подножку трамвая.

– Возьмите пока… – Сара передала Ефиму английскую булавку.

– Погоди-погоди, это в романе так: «Я увлекся»? – отозвался Герлик.

– Нет, конечно. Это я в том смысле, что чрезмерно пользуюсь вашим расположением ко мне.

– Ну ни капельки, совсем ни капельки, – сказала Сара и посмотрела, насколько хорошо булавка скрыла порванное место на брюках Ефима.

– Красный командир, что вы, что вы… – сказала княжна. – Такая фильма, такая готика… И все так живописно… Честно сказать, не ожидала.

А вот мнение Доры было иным:

– Обычная приключенческая литература.

– Да, кажется, я все же увлекся, пародия на приключенческий роман превратилась в настоящий приключенческий роман.

– Ефим, брось кокетничать. Какой характерный персонаж твоя Ольга Аркадьевна. Я ведь ее так и вижу. Да нет, постой, я же ее и вправду видел, в Вене!.. Вскоре после нашего с тобой знакомства. Помнишь? Она с мужем еще была. Странный человек. Очень странный. И оба только о Джордже Ивановиче и говорили… А она, как его имя произнесет, так сразу ладошки сложит по-индийски и к груди их поднесет.

– Ольга Аркадьевна – образ собирательный. – Ефим не хотел, чтобы его романное прошлое, к которому он так ревностно относился, налетело на настоящее, где все не учтено, все лепится подряд, без выборки художника. Но Герлику, видимо, очень хотелось стянуть неизвестное прошлое друга с хорошо известным настоящим.

– Вот только не надо мне говорить о собирательном образе. Все собирательные образы рассыпаются в том месте, где они появляются.

– Только не кипятись, – успокоила Герлика княжна, – Не надо. – И, воспользовавшись паузой в рассказе Ефима, спросила его: – Лучше скажи нам, Герлик, где это ты был?

– Они так спешили, – Герлик показал запыхавшегося бульдога с высунутым языком, – что все приходилось делать по два раза. Школьник тоже молодец. Когда чеки и расписка были подписаны и скреплены, обнаружилось, что он расписался не в том месте.

– И много было денег? – поинтересовалась у брата Дора.

– Какая разница. – Герлик пережевывал пастилу, которую ему только что положила в рот княжна. – Не так давно я понял, что вопрос наличия денег – это всего лишь вопрос их циркуляции, деньги должны приходить и уходить. Оставаться на твоем счету их должно ровно столько, – он чуть не поперхнулся, княжна поднесла ему бокал вина, чтобы он запил пастилу, – чтобы… чувствовать себя более или менее спокойным. – Княжна постучала Герлику по спине, из бокала выплеснулось немного вина на ковер.

Дебора возмутилась:

– У тебя все сыпется, все проливается!..

– В противном случае… кхм-кхм… в противном случае это либо нерадивость и пагубные привычки, либо скаредность и инфантилизм.

– Судя по всему, они теперь решили посылать за деньгами Школьника. – Дора улыбнулась, ей стало легче после того, как она разгадала чьи-то намерения.

– А я тебе о чем, сестрица… Я стоял над Школьником и одним глазом смотрел на часы, а другим – чтобы он не промахнулся с подписями. Что касается того малого, что был «курьером», по-моему, он остался доволен. Мы должны были посчитать все по дороге на вокзал, но не успели. Впрочем, по бумагам все должно сойтись.

– По правде сказать, я ничего не понял… – честно признался Ефим.

– Прости, друг, дела семейные. Помогаем нашему брату еврею в столице нашей Родины, впрочем, не только в столице, судя по тому, как лучезарно улыбаются при виде меня Рапопорт, Шраер и Суперфин.

– Ах вот что, – сказал Ефим и вспомнил одного крупного киночиновника, который заявил Маре: «Если вы настоящий советский патриот, вы не должны помогать советским детям. Советские дети не нуждаются ни в чем, тем паче в вашей фильме».

«Как эта страна могла попасть всецело в лапы урода-подлеца?!» – чуть не вырвалось у него. Ефим в бешенстве сжал кулаки: «Надо было его убить еще в Польше!.. Отомстить за проигранную войну, за себя, за тех, кого он уничтожил и кого еще уничтожит».

А Герлик все возмущался и возмущался:

– Да они же папу за нэпмана недобитого считают… А что ты думаешь, Школьник просто так приходит? Во-первых, он в доле, во-вторых, ему надо вынюхать, кто к нам на субботу заглянул. Они же все в синагоге – и нашим, и вашим, а иначе бы Багиров их как плевок растер…

– Ну ладно, хватит, – одернула брата Дора, – если ты заведешься, тебя потом не остановить.

Она встретилась взглядом с Ефимом.

– Мы вас прервали. Это все Герлик, будто на пожарную лестницу влез. Вообще-то он у нас очень спокойный.

Тут подоспело и главное угощение – большой фруктовый торт с орешками.

– Ефим, а ты свой кусочек торта получишь после новой главы, – сообщил Герлик.

Все рассмеялись. И Ефим тоже.

Глава восьмая

Пан Леон

Тучи то вовсе скрадывали свет, то неохотно пропускали его вдалеке над холмами, и тогда косые острые лучи, прорезая густые серые клубы, подсвечивали нарезки полей, словно только что расчесанных гребнем. Слева и справа тревожно трепетала листва, и никли огненные верхушки деревьев, как это часто случается перед дождем. Воздух казался чистым, и чистота его и сокрытая легкость побуждали принять скорое и, конечно же, единственно верное решение.

А вот голубей в небе не было. Уже не было. И отсутствие их будто лишало небо той заведомой высоты, какую еще совсем недавно сообщали ему безучастные к происходящему внизу голуби.

«А может, не безучастные? – поправил комиссар кого-то из далекого будущего. – Когда жизнь под облака уходит, кто ж ее разберет».

Верховой и Ефимыч шли по заметно поредевшей липовой аллее, делясь впечатлениями от той тишины, которая выпадает порою в дни войны и вспоминается перед началом боя, в особенности если бой не обещает легкой победы, а уже готовая залепить рот земля отдает гнильцой.

Порядком отставая от комполка и комиссара, безмятежно разбрасывая ногами палую листву, за ними шли эскадронные Кондратенко и Ваничкин. Командир второго эскадрона, также званый на обед, сославшись на невыносимую зубную боль, отказался поддержать товарищей. Про хозяина поместья и его матушку здешние