В следующие десять лет правители в Йоркском королевстве сменялись как картинки в калейдоскопе. В 943 г. жители Йорка изгнали Олава сына Сигтрюгга и избрали королем брата Олава сына Гутфрида, которого звали Рёгнвальд. Оба правителя по очереди посещали Эдмунда и приняли крещение. В начале 944 г. Олав сын Сигтрюгга вернулся, но в тот же год Эдмунд изгнал и его, и Рёгнвальда. Он провозгласил себя королем Нортумбрии и оставался им до своей смерти в мае 946 г.; затем корону наследовал его брат Эадред. В 948 г., как уже говорилось ранее, Эйрик Кровавая Секира, самый доблестный и жестокий из сыновей Харальда Прекрасноволосого, любимец отца, изгнанный из родных земель, явился в Нортумбрию и объявил себя ее властителем. Магия имени, происхождения и славы сделала свое дело – норвежцы его признали. Эадред немедленно принял меры, и под его нажимом нортумбрийцы изгнали Эйрика: в 949 г. к власти опять вернулся Олав сын Сигтрюгга. Однако Эйрик появился снова, изгнал Олава и правил довольно долго – целых два года. Никогда еще борьба за власть на севере не выглядела настолько бессмысленной. Королевства Дублина и Йорка никоим образом не могли объединиться, и дублинские претенденты мотались туда-сюда через Ирландское море, как привязанные на резинку дергунчики. У них едва хватало времени отчеканить собственную монету и удостоверить тем самым свое королевское достоинство, как пора было складывать пожитки. Самый известный эпизод, относящийся ко временам правления в Йорке Эйрика Кровавая Секира – апокрифическая история о появлении при дворе Эйрика его заклятого врага, исландского скальда и воина Эгиля сына Скаллагрима, который сложил тогда в честь Йоркского короля хвалебную драпу, цинично названную «выкуп головы». Описание двора Эйрика грешит явным анахронизмом – в нем слишком много языческого и слишком мало английского. В последний раз Эйрик был изгнан в 954 г., и, возможно, его гибель у Стейнмора – результат предательства. Бог воинов – Один всегда благоволил ему, и он пал доблестно. Эйрик пришел в Вальгаллу, и его встречали сами герои-вёльсунги, Сигмунд и Синфьётли. «Кто из героев, – спросили они, – сопровождал тебя в битве?» – «Там было пять конунгов, – ответил Эйрик, – я назову их имена. Шестой – я сам» («Речи Эйрика»).

Бестолковая грызня двух Олавов, Рёгнвальда и язычника Эйрика, во всем величии его героической смерти и бессмертной славы, завершает очередной этап викингской истории. Уставший от бесконечных войн Уэссекс, разделенная Мерсия, оккупированные данами земли к югу от Хамбера и, наконец, вечный источник смуты Йорк ныне вошли в состав единого королевства. Это королевство не ведало викингских набегов на протяжении почти тридцати лет, а когда после «пробных» налетов 980-х гг. над Англией снова нависла угроза, действующие лица и сама суть происходящего были уже иными.

Установившееся довольно рано, но прочно, главенство конунгской династии Центральной Швеции, хотя и не отражено в достаточной мере в письменных источниках, судя по всему, было решающим фактором в истории Скандинавии в довикингский период и эпоху викингов. Уже в VIII в. в Упплёнде и прилегающих к нему северных, а особенно, южных территориях существовало единое, сильное и богатое королевство, которое в силу своего местоположения могло стать центром колониальной и торговой экспансии за море. В данном случае самыми естественными направлениями этой экспансии представлялись восток и юго-восток: для начала Готланд и Прибалтика – от Гданьского залива до северной оконечности Финского залива; а после знакомства с этими изобильными землями – дальше, к русским рекам, Черному и Каспийскому морям и в Византию.

Точную дату появления шведов в восточной Прибалтике определить трудно, но, несомненно, она относится к довикингской эпохе. «Сага об Инглингах» упоминает о шведских и других северных конунгах, которые ходили войной в те края, в частности в Эстляндию, вскоре после смерти Адильса и Хрольва Жердинки. Как мы уже замечали выше, Снорри, рассказывая о полулегендарном Иваре Широкие Объятия, приписывает ему не только власть над Швецией, Данией и Нортумбрией, но и завоевание чуть ли не всей Германии и некоей Восточной Державы, включавшей в себя восточную Прибалтику и русские земли в районе Ладоги. Говорится также, что Ивар утонул во время похода на Русь. Все эти истории мало что нам дают, так же как и те сомнительные сведения, которые можно извлечь из саг о древних временах и «Перечня Инглингов». Первое документальное свидетельство содержится в Житии Ансгара, написанном Римбертом в 870 г.: там сообщается, что жители Курляндии (современная Латвия) в прежние времена были шведскими подданными, но потом сбросили ярмо, ибо считали его постыдным. Они разбили данов в 850 г., однако Олав, конунг Бирки, повел на них шведов, сжег и сровнял с землей их крепость Зеебург и подчинил себе второй курляндский город – Апулию. В результате, как можно понять из рассказа Римберта (и перепевов этой истории, которые мы находим у Адама Бременского), Курляндия снова стала выплачивать шведам дань.

Упоминание о двух курляндских городах неплохо проясняет картину. Оно сразу отсылает нас к важнейшим центрам готландского и шведского влияния в восточной Прибалтике, Гробину и Апуоле, и указывает на то, что скандинавы проявляли некую активность в отношении них, по крайней мере в середине IX в., а то и столетием раньше. Готландцы и шведы, судя по всему, здесь сотрудничали, а не соперничали. В какой именно момент Готланд стал – и политически, и экономически – надежным союзником шведов, неизвестно[111]. Остров, расположенный на перепутье между Данией, Швецией, восточной Прибалтикой и славянскими племенами, обитавшими на северо-германском побережье, был очень богат и совершенно беззащитен[112]; Швеция, как можно предположить, издавна бросала на него жадные взгляды и в итоге захватила его. Когда Вульфстан в конце IX в. рассказывал Альфреду о своем плавании, Готланд принадлежал шведам, и, судя по всему, принадлежал уже довольно давно. Но в те времена, когда процветали Гробин и Апуоле, культура готландцев, тогда еще независимых и богатых, несколько отличалась от культуры их соседей-шведов: отличие было не слишком сильным, но археологические находки, относящиеся к тому или другому народу, возможно различить.