– Вы собак не боитесь? Принц у нас воспитанный, но если вдруг, то я запру, – Яна держала руку на загривке пса, смолисто-черного добермана, который взирал на позднего визитера внимательно и настороженно.

– Да нет, не надо. Яна Антоновна, – Руслан решил перейти прямо к делу, – где мы с вами можем поговорить?

– Все-таки что-то случилось, – она сказала это шепотом. – С Гейни случилось, верно? Что-то очень плохое. Бедная глупая девочка.

В этой квартире не было кухни, равно как и гостиной, одна плоскость перетекала в другую, отчего складывалось впечатление утомительно бесконечного пространства. Руслану здесь не то чтобы не нравилось, скорее непривычность обстановки напрягала, отвлекая от дела.

– Я кофе сварю, – предложила Яна.

– Если можно, – Руслан пытался собраться с мыслями, сообразить, в каком ключе вести беседу, прежние заготовки совершенно не годились. Но кто же знал, что все так повернется?

Доберман, разлегшийся прямо перед Русланом, лениво зевнул, то ли клыки демонстрировал, то ли, наоборот, намекал, что неплохо было бы спать отправиться. Здоровенная псина, опасная, наверное, из тех, которые Эльзе по нраву. Интересно, этого она высоко оценила бы? И безопасно ли сидеть вот так, в непосредственной близости к желтоглазой твари?

– Он не тронет, – Яна стояла спиной, однако же неведомым образом уловила опасения. – Принц мирный. И ласковый. Так все-таки что случилось с Гейни?

– Вы про Салтыщенко Галину Ивановну? – уточнил Руслан.

– Кажется, ее и вправду Галиной звали, я привыкла, что Данилка ее Гейни называет, и сама также стала… это его знакомая, он попросил, чтобы пожила здесь немного. А у нас места много, сами видите.

Руслан видел. Действительно много: робкие огни, встроенные в стены и пол кухонной зоны, лишь слегка разбавляли сумрак остальной части квартиры. Запах свежесваренного кофе терялся в этих просторах, смешиваясь с другими ароматами. Отчего-то особенно сильно пахло духами, сладкими, тягучими, смутно напоминающими о чем-то, но вот о чем?

– Данила – непростой мальчик, и она непростая девочка. Признаюсь, она не слишком мне нравится, вот и вышло, что вроде и пустяк, а поссорились, – Яна поставила на стол чашку с кофе. – Сливки? Сахар?

– Нет, спасибо, я так привык, без ничего. Лучше расскажите о Галине… как вы сказали, Гейни?

– Гейни, – Яна задумчиво водила пальцем по краю чашки и смотрела куда-то в сторону, не на Руслана, не на Принца, просто в темноту. Странная она и больная какая-то. С прошлой встречи, совсем и недавней, похудела еще сильнее, а вырисованные полумраком тени осели на впалых щеках, залегли под глазами, придавая женщине вид изможденный.

Кофе был горячий и неимоверно горький.

– Из-за чего вы поссорились? И когда? – Руслан сглотнул слюну, пытаясь прогнать вязкую горечь.

– Вчера вечером. Или днем. Наверное, днем. А причина… пустяк. Она брала мои вещи, я заметила и, признаться, не сдержалась. Выразилась довольно резко, а Гейни взяла и ушла. Теперь Данила на меня злится.

– Они состояли в близких отношениях?

– Не знаю, думаю, что да. Она… она имеет на него влияние, очень сильное, а я совершенно не представляю, что с этим всем делать, – тень улыбки, вежливой, вымученной, неестественной, больной. – И все-таки что с ней?

– Убили.

Не было ни обморока, ни слез, ни истерики. Равнодушное движение плеча, чуть дрогнувшая рука и черно-кофейное пятнышко на рукаве халата.

– Извините, – Яна поставила чашку на стол и бумажной салфеткой аккуратно промокнула пятнышко. – Неловкая я сегодня. Значит, Гейни убили?

– Да.

– У вас сигареты не найдется? А то вот закончились… без сигарет как-то неуютно. Привычки, они ведь берут свое, правда?

Все-таки она нервничала, очень сильно нервничала, пусть и пыталась скрыть это. Случайное прикосновение, ледяные пальцы, зажигалка, с которой Яна долго не могла справиться, и дрожащие неровные петли сигаретного дыма. Молчание, затянувшееся, напряженное, бьющее по нервам.

– Считаете меня равнодушной? Богатой стервой, выставившей бедную девочку из дому? Девочку убили, а стерва и виду не подает. Ей все равно, совершенно все равно, – Яна говорила громко и четко, выделяя каждое слово, словно боялась, что Руслан не расслышит, запутается. – Она сама ушла, хлопнула дверью и ушла.

Вздох, судорожный взмах рукой, задетая чашка и пролитый кофе, уже не пятно, но целая лужа, на которую Яна не обратила внимания.

– Задавайте свои вопросы, за этим же пришли. Кто ее убил? Когда? Вчера? Сегодня? Зачем кому-то убивать эту несчастную дурочку? Она бы вернулась, я потому и искать ее не стала, что была совершенно уверена – вернется. Ну куда ей идти? На вокзале одну ночь переночевать можно, но ведь постоянно там жить не станешь. Я и Даниле сказала, что она вернется, просто цену себе набивает.

– А он?

– Он со мной не разговаривает. Он считает, что я виновата… он не знает… Господи, а когда узнает? Что со мною будет, когда он узнает, а? Он ведь любит ее…

Глубокий судорожный вдох, раздавленный о поверхность стола окурок и совершенно иной, спокойный деловитый тон.

– Надеюсь, вы не станете подозревать Данилу? Я предупреждаю, что в случае, если вы попытаетесь повесить это дело на него, то вас, лично вас, ждут большие неприятности.

А глаза у нее синие, тяжелой такой, густой синевы, от которой тянет спрятаться.

Поганый все-таки сегодня день. Нужно позвонить Гаврику, пусть берет ребят, и едут сюда, дальше тянуть невозможно.

– Извините, но нам придется обыскать квартиру…

Федор Николаевич выглядел куда лучше, чем я предполагал. Худ до истощения, бледен, нервозен, но цел. Несколько отсутствующих зубов, перебитый нос да не сошедшие еще синяки не в счет. Могло быть хуже, куда как хуже, уж это я знал совершенно точно.

– Пришли зачитать приговор? – Он попытался улыбнуться, но вышло жалко и неубедительно. – Печально, Сергей Аполлонович, видеть вас здесь.

– Добрый день. – Я растерялся, я не знал, о чем разговаривать с Харыгиным, но тот сам разрешил затруднение.

– Верно, пришли спросить, и вправду ли я делал то, в чем признался? – Он приподнялся, попытался закутаться в грязноватый, бедноватый с виду пиджачок, который я помнил еще с госпиталя. Несмотря на августовскую жару, в камере было довольно-таки прохладно.

– Что не отвечаете, Сергей Аполлонович? Ох уж эта ваша склонность к молчанию, но как знать, по нынешним временам полезно.

– А вы и вправду их убивали?

– Кого их? – взгляд у Харыгина вдруг изменился, появилась в нем некая не замеченная мною ранее хитреца, будто у нищего, вымаливающего копеечку.

– Людей.