Неудивительно, подумала Гарриет.

— А что бы вы хотели делать? Если б не возникло осложнения с вашей помолвкой?

— Наверное, — ответила мисс Каттермол, последний раз решительно сморкаясь и закуривая еще одну сигарету, — я хотела бы быть поваром. Или медсестрой в госпитале, но думаю, что готовить у меня лучше получится. Только, видите ли, это как раз те две вещи, с которыми бьется мама: она говорит, что женщины не должны быть вытеснены в эти сферы деятельности.

— Хороший повар может немало зарабатывать.

— Да, но это не высшее образование. И в Оксфорде нет кулинарной школы, а надо, чтобы это обязательно был Оксфорд или Кембридж, потому что только здесь можно найти правильных друзей. Но у меня тут нет друзей! Меня все ненавидят. Ну, может, тепрь будет не так, раз выяснилось про эти мерзкие письма…

— Вот именно, — торопливо согласилась Гарриет, опасаясь нового приступа рыданий. — А как же Бриггс? Она кажется хорошим товарищем.

— Она ужасно добрая. Но я всегда должна быть ей благодарна, а это угнетает. От этого хочется кусаться.

— Как вы правы, — сказала Гарриет, для которой последняя фраза была как удар под дых. — Я знаю. Благодарность — страшная вещь.

— А теперь, — с жутковатой прямотой продолжала мисс Каттермол, — я должна быть благодарна вам.

— Не стоит. Я преследовала свои цели, а не только пеклась о вас. Но я скажу, что сделала бы на вашем месте. Я бы перестала вести себя вызывающе, потому что это ставит вас в положение, когда приходится быть кому-то благодарной. И перестала бы бегать за студентами, потому что это наводит на них смертельную скуку и отрывает от работы. Я бы взялась как следует за историю и все-таки сдала экзамены на степень. А потом вернулась бы и сказала: я сделала все, что вы хотели, а теперь собираюсь стать поваром. И стояла бы на своем.

— Правда?

— Наверное, вам хочется, чтобы за вами гонялись, как за старым кенгуру.[126]Что ж, за хорошими поварами гоняются. Но уж раз вы взялись здесь за историю, закончите начатое. Вам это не повредит. Если научитесь разбираться в своем предмете — в любом предмете, — то сможете разобраться в чем угодно.

— Хорошо, — неуверенно сказала мисс Каттермол. — Я попробую.

Гарриет ушла в гневе и решила потребовать объяснений у декана.

— Зачем сюда посылают таких студентов? Они сами мучаются и вдобавок занимают места тех, кто сумел бы оценить Оксфорд. Здесь нет места женщинам, которые не хотят и не могут заниматься наукой! Это мужские колледжи могут позволить себе набирать крепких проходников,[127]которые скачут и играют в игры, а потом будут скакать и играть в игры, обучая мальчиков в подготовительных школах. Но эта несчастная дурочка даже не скачет, она только сырость разводит.

— Я знаю, — нетерпеливо ответила декан. — Но школьные учительницы и родители такие непробиваемые. Мы стараемся как можем, но нам не всегда удается искоренить их ошибки. А тут еще мой секретарь, миссис Гудвин, уехала, как раз когда так много дел, потому что ее хлипкий сынок подхватил ветрянку в своей дурацкой школе. О господи! Я не должна так говорить, он слабый ребенок, и конечно, дети важнее всего, но как же не вовремя!

— Я пойду, — сказала Гарриет. — Безобразие, что вам приходится работать по вечерам, и безобразие, что я вам мешаю. Кстати, хотела сказать вам, что у Каттермол есть алиби на прошлую ночь.

— Правда? Отлично, это уже что-то. Хотя, видимо, это означает, что еще больше подозрений падает на наши несчастные головы. Но факты есть факты. Мисс Вэйн, что за шум был вчера во дворе? И кто был тот молодой человек, которого вы водили, как медведя на веревке? Я не стала спрашивать утром в профессорской, потому что мне показалось, что вы не хотите, чтоб я спрашивала.

— Да, — сказала Гарриет.

— И сейчас тоже?

— Как сказал Шерлок Холмс по другому поводу, «думаю, мы должны проявить к нему снисхождение».[128]

Декан бросила на нее проницательный взгляд и подмигнула:

— Сложить два и два, получится четыре. Я вам доверяю.

— Но я хотела предложить насадить поверх стены профессорского сада страшные острые пики.

— Ага! — сказала декан. — Я вообще-то не хочу ничего знать. В основном они делают это из чистого упрямства. Воображают себя героями. Последняя неделя триместра — всегда апогей лазанья по стенам. Они заключают пари и должны их выполнить до каникул. Глупые кукушата. Но все равно нельзя этого позволять.

— Они больше не будут. Эти, по крайней мере.

— Хорошо. А я поговорю с казначеем об острых пиках — в порядке предосторожности.

Гарриет переоделась, размышляя о нелепости сборища, куда ее пригласили. Мистер Помфрет явно цепляется за нее, ища защиты от мисс Флаксман, а мистер Фаррингдон — ища защиты от мистера Помфрета, в то время как хозяйка вечера, мисс Флаксман, вообще не хочет ее видеть. Жаль, что нельзя пуститься в приключение и отбить мистера Фаррингдона, чтобы аккуратно замкнуть порочный круг. Но она одновременно была слишком молодой и слишком взрослой, чтобы байронический профиль мистера Фаррингдона мог ее взволновать. Гораздо забавней было оставаться в положении буфера. Она, однако, испытывала довольно сильную неприязнь к мисс Флаксман из-за ее поведения по отношению к мисс Каттермол и потому надела жакет и юбку исключительно удачного кроя и умопомрачительно элегантную шляпку. Можно было приступать к первому пункту программы.

Найти лестницу мистера Помфрета оказалось нетрудно, еще легче оказалось найти самого мистера Помфрета. Нащупывая путь в темноте старинного лестничного пролета, мимо закрытых дверей некоего мистера Смита и некоего мистера Банерджи, а также открытой двери некоего мистера Ходжеса, который, похоже, принимал большую и шумную мужскую компанию, она услышала, что этажом выше разыгралась ссора, и мистер Помфрет собственной персоной появился в поле ее зрения на пороге комнаты: он спорил с человеком, стоявшим спиной к лестнице.

— Идите к дьяволу, — говорил мистер Помфрет.

— Очень хорошо, сэр, — отвечала спина. — Но что, если я пойду к леди? Я ведь видел, как вы ее подсаживали на забор…