Там лежал какой-то пакет.

Он с подозрением подошел поближе. Видимо, пакет положил кто-то из персонала. Но к нему не было приложено никакой записки. Это было странно. После секундного колебания он решил все-таки вскрыть пакет.

Там оказался старенький ноутбук, весь в царапинах и пятнах.

«Это еще что за шутки?» – подумал Фогель и поднял крышку. На клавиатуре лежал кусочек картона, на котором каллиграфическим почерком было выведено:

Он невиновен.

Вместо подписи стоял номер телефона. Тот самый, с которого были отправлены анонимные эсэмэски и который он удалил, решив, что это какой-нибудь журналист в поисках сенсаций.

«Мне надо с вами поговорить. Позвоните мне по этому номеру».

Фогель разозлился. Он не выносил никаких вторжений в свое личное пространство. Но в то же время должен был признать, что ему страсть как любопытно заглянуть в содержимое компьютера. Здравый смысл велел остановиться, но ведь, в сущности, такая проверка ничего не будет стоить.

Он протянул руку и нажал клавишу включения.

Ноутбук начал потихоньку оживать. Черный дисплей стал синим, и в центре появилась всего одна иконка: интернетный браузер. Фогель уже собрался его запустить, но соединение с Сетью оказалось автоматическим. Немного погодя появилась страничка с бледной и сильно устаревшей графикой. Спецагенту сразу пришло на ум, что пользователь живет в богом забытом месте и он давно не получал никаких консультаций, однако его продолжает носить, как мусор, по волнам Всемирной паутины.

У страницы имелось имя.

Человек тумана.

Под названием размещены шесть девичьих лиц, очень похожих друг на друга. Рыжие волосы и веснушки. Но прежде всего бросалось в глаза, что все они похожи на Анну Лу Кастнер.

На том конце линии гудки раздавались довольно долго. Потом хриплый женский голос ответил:

– Вы как раз вовремя, синьор спецагент.

– Кто вы и что хотите этим сказать? – пошел в атаку Фогель.

Но собеседница держалась абсолютно спокойно.

– Я вижу, что мне удалось наконец привлечь ваше внимание.

За фразой последовал короткий приступ кашля.

– Мое имя Беатрис Леман, я журналистка. Вернее, была журналисткой.

– Я не стану делать заявлений по поводу того, что увидел, что бы это ни было. А потому не стройте себе иллюзий: при помощи этой истории вы популярности не добьетесь.

– Я не собираюсь давать никаких интервью, – ответила Леман. – У меня есть одна вещь, которую я хотела бы вам показать.

Фогель на секунду задумался. Гнев не утихал, но к нему примешивалось что-то, что заставляло выслушать эту странную женщину.

– Хорошо, давайте встретимся, – предложил он.

– Вам придется ко мне приехать.

Фогель не удержался и раздраженно хмыкнул:

– Это почему?

– Потом поймете.

Она положила трубку раньше, чем он успел что-то ответить.

Беатрис Леман была прикована к инвалидному креслу. Фогель потратил четыре дня на размышления, звонить ей или не звонить, и потихоньку наводил о ней справки. Как журналистка она занималась преимущественно местной хроникой, и не раз ее статьи приводили в замешательство политиков и власть имущих. Она была крепкой женщиной, но свое уже отжила. И больше никого не боялась.

Поначалу спецагент решил не обращать внимания на бредовые идеи старой журналистки, которая явно ищет славы, чтобы вынырнуть из забвения. Но потом подумал, что Леман может вступить в контакт с такой, как Стелла Хонер. И корреспондентка, конечно же, не преминет извлечь на свет божий дело Кастнер и преподнести публике новую аппетитную версию, отличную от той, что он установил в ходе расследования. Будет скверно, если кто-то поверит в этот бред, особенно если учесть, что он фальсифицировал главную улику, чтобы засадить Мартини в тюрьму. Фогель не желал, чтобы кто-то совал свой нос в это дело, и решился встретиться с этой женщиной.

Леман жила в шале неподалеку от Авешота. Она никогда не была замужем, и ее семью составляла целая армия кошек, обитавшая вместе с хозяйкой в некоем подобии кабинета. Фогель увидел перед собой ехидную, изверившуюся женщину с лицом, изрытым глубокими морщинами, и пучком нечесаных седых волос на затылке. На ней был обсыпанный сигаретным пеплом балахон, а в комнате во всех углах виднелись пепельницы с окурками. В доме стоял застарелый запах никотина и кошачьей мочи, но Леман, видимо, к нему привыкла и уже не чувствовала. Повсюду валялись какие-то бумажки, а на полу высились стопки старых газет.

– Входите, пожалуйста, спецагент Фогель, – сказала она, приглашая его в дом.

Посреди невероятного хаоса угадывалось что-то вроде тропинки, по которой Леман передвигалась по дому в кресле на колесах.

Фогель плотнее запахнул кашемировое пальто, чтобы, не дай бог, ни к чему не прикоснуться: мало того что тут было пыльно, но дом, скорее всего, кишел всяческими микробами.

– Честно говоря, не понимаю, зачем я сюда приехал.

Он счел нужным предпослать своему визиту эту фразу, так, на всякий случай.

Старая журналистка рассмеялась:

– Для меня важно, что сейчас вы здесь.

Она заехала за письменный стол и указала гостю на стул напротив.

Пересилив себя, Фогель все же уселся.

– Я вижу, вы не взяли с собой ноутбук, который я вам послала. Он у меня единственный, а потому я хотела бы получить его обратно.

– А я подумал, это подарок, – съязвил спецагент. – Я позабочусь о том, чтобы тотчас же его вам вернуть.

Леман закурила сигарету.

– Это действительно необходимо? – спросил Фогель.

– Я парализована от рождения по вине акушерки, а потому мне плевать, что там вредно для других, – резко бросила она.

– Хорошо, но давайте ближе к делу, не будем тратить время.

– Я основала небольшую местную газету и руководила ею сорок лет. Скажем так, я все писала и делала сама: от хроники дня до некрологов. А потом нашествие Интернета свело на нет все усилия, и я прикрыла лавочку за неимением читателей… Теперь ты запросто можешь в реальном времени видеть, что делается на другом конце света, но ни хрена не знаешь о том, что делается за углом твоего дома.

После этого короткого вступления Беатрис достала из шкафа толстую папку, вызвав при этом небольшую лавину из бумаг и газет, и, не открывая, положила ее на колени.

– За свою карьеру журналист занимается сотнями разных случаев, – продолжила она. – Но среди них обязательно попадется такой, что буквально прирастает к тебе: ты уже не сможешь забыть ни имен, ни лиц пострадавших и носишь этот случай в себе, как какого-то паразита, питающегося чувством вины… Может, и у вас, полицейских, такое бывает.