время от времени нам просто необходимо влить свежую кровь. Иначе может произойти то же, что некогда случилось с Древним Римом. Ну да вы и сами знаете.

Честно скажу, перспектива ожирения мозгов меня нисколько не прельщала. Даже если случится только через десять лет. А что потом? Вспоминать о славном прошлом и поучать вновь обращённых, как нужно действовать, чтобы добиться быстрого успеха? Нет уж, простите, это совсем не для меня.

И вообще, стоило ли тащиться в такую даль, чтобы получать наставления, что и как писать? Да пусть своими советами подавится! Вот именно это я бы и сказал, если бы речь шла о моём романе. Однако у фильма есть своя специфика. Тут я, и в самом деле, дилетант. А потому приходится, разинув рот, внимать. Только, что мне ни говори, останусь при своём мнении, даже если придётся сделать так, как Джон потребует…

Была ещё одна цель у этой неожиданной поездки. Уж если появилась такая редкая возможность, хотелось бы хоть что-то новое узнать о Кире – чем увлекалась, круг знакомых… Да что говорить, я просто обязан разобраться, какой же она стала после того, как перебралась в Нью-Йорк.

Адрес дома, где жила когда-то Кира, Поль мне сообщил, и даже предложил подвезти до места. Однако я бы предпочёл обойтись при этой встрече с прошлым без свидетелей. Он высадил меня на Второй авеню, где-то у семьдесят девятой стрит, а дальше я пошёл пешком. Иду, поглядывая по сторонам и подмечая интересные подробности. А вдруг пригодится, если захочу написать о своём открытии Америки…

Это случилось на перекрёстке. Только я повернул за угол, намереваясь обозреть окрестности восьмидесятой стрит, как передо мной возникли два дюжих полицейских. И где они таких берут? Видимо, приходится изрядно посидеть на спецдиете прежде, чем обретёшь нужные кондиции. Но вот пока я об этом размышлял, «копы» достали револьверы и, наставив их на меня, принялись что-то орать. Если бы кричали по-русски или на латыни, знал бы, что ответить, но вот тут… Только догадался поднять руки, однако и этого им показалось мало.

– Да что вам надо-то? – кричу.

И вдруг слышу:

– На колени, мать твою! А не то дырку в голове сделаю!

Эти слова на чистом русском языке произнёс белобрысый «коп» с бульдожьей мордой …

В голове промелькнуло: вот она, хвалёная их демократия! Стоит человека в чём-то заподозрить, как всё – девять граммов и душа из тела вон. Только и останется, что безымянная могила на пригородном кладбище. А то и вовсе бросят труп на пустыре.

Силу, признаться, я и прежде уважал. Но чтобы встать на колени перед этими… Да пусть хоть всё тело продырявят! С какой стати буду признавать, что в чём-то виноват? Пусть для начала представят доказательства, зачитают мне мои права. Да где, в какой их декларации записано, что человек должен стоять перед ними на коленях?

Откуда что взялось, я этого не знал. Да, в сущности, никогда не замечал за собой подобной смелости. И от Петлюры, и от красных приходилось драпать. А потому что одно дело обругать кого-то в разговоре или написать на эту тему фельетон, но тут, когда дуло сорок пятого калибра смотрит прямо мне в глаза… тут требовалось совсем другое. И только уже потом, когда всё завершилось по-хорошему, подумал: а не в том ли здесь причина, что есть большая разница, перед кем вот так стоять? Перед большим начальником пасть ниц не очень-то зазорно, особенно, если от него зависит, как сложатся обстоятельства дальнейшей моей жизни. Но вот от этих чего хорошего мне ждать? Ни вида на жительство, ни гонорара за издание романа… Только лишь мат-перемат на непонятном языке.

Уже толпа собралась, что-то мне кричат. Видимо, советуют, что нужно подчиниться. А я стою, держу руки над своею головой и думаю: зачем только нелёгкая занесла меня сюда? Ведь если пристрелят, даже у могилки некому поплакать. Марина далеко. Поль тоже, по большей части, в Европе околачивается. От Джона сострадания и вовсе не дождёшься. Тогда зачем? И вот только решил, что самое время опуститься на колени, как внезапно крики смолкли.

Когда открыл глаза, «копы» уже убрали револьверы, а тот, мордастый, с кем-то разговаривал по рации. Затем подходит ко мне и говорит:

– Сэр! Извините! Неувязка вышла. Тот, кого мы искали, уже задержан. Тут неподалёку. Могу ли чем-то вам помочь.

Да я бы от помощи не отказался, потому что руки мысленно так и держу над головой. И словно сознание поделилось надвое. Одна половина вроде бы довольна тем, что обошлось. Другая же не решается продолжить путь, поскольку там, за следующим углом, меня наверняка ждёт снова пара полицейских, и снова я окажусь перед всё тем же страшным выбором – стоять или же пасть?

– Похоже, сэр, вам не по себе, – глядя мне в глаза, заметил «коп».

– Да уж… – только и смог вымолвить.

– В таком состоянии лучшее средство – это выпить. Тут неподалёку есть приличный бар. Если подождёте немного, я сменюсь, тогда вместе опрокинем по стаканчику. Идёт?

– Почему бы нет… – говорю без удовольствия.

– Тогда пойдёмте, я вас провожу. Только одно условие – не напивайтесь до моего прихода.

Ему вроде бы смешно, а мне сейчас ничего в глотку не полезет.

Но вот через каких-то полчаса сидим за столиком, пьём виски. Передо мной уже не «коп». Простой рязанский мужик, только, как бы это сказать, слегка облагороженный. Да здесь они словно бы все на одно лицо – китайцы, негры, русские… Все ходят примерно одинаково. Судя по интонациям, одно и то же говорят. Я уж не скажу про их улыбки. И даже мысли у них во многом совпадают. Не знаю, как на самом деле, но именно так мне показалось.

– Нет, ты не прав, – возражает Боб.

Боб, то есть Борис, и вправду, оказался из Рязани. Закончил там военное училище, а в армии, по сути, не служил – почти что сразу попал под сокращение. И вот какими-то неведомыми мне путями оказался в Штатах. Боб предпочёл об этом не говорить, только сказал, что поначалу жил в Израиле, но там его хотели заставить воевать.

– А на хрена мне такая радость – погибать за чьи-то интересы?

– Но ведь в полиции тоже есть свой риск…

– Э-э-э, не скажи, – ухмыльнулся Боб. – У нас с этим очень просто. Чуть что не так, открываем огонь на поражение. Нет, правда, с какой стати мне из-за какого-то подонка жизнью рисковать?

– Ты и в меня