Юлиана вернула мысли Иды к настоящему, заметив:

– Отрадно думать, что сейчас в Англии царит мир. Глостер и Лестер арестованы, и у мятежников нет вожака; кроме того, люди менее склонны следовать за молодым королем после всего, что случилось.

– Единокровные братья моего супруга поддерживают его.

– Вполне в их духе! – презрительно фыркнула Юлиана.

– Роджер говорит, что юстициарий их удержит, поскольку они скованы семейными узами.

– Много же ему с того толку. – Взгляд Юлианы внезапно стал жестким. – Мой сын будет графом Норфолком. Это его право по рождению.

Роджер закончил беседовать с людьми, подошел попрощаться с матерью и, нежно обняв, поцеловал в щеку. Расточая обещания вскорости навестить ее, он помог Иде подняться на барку, застеленную коврами и подушками. Когда четыре гребца вывели судно на стрежень, Ида забрала Гуго у няни, уложила к себе на колени и укутала плащом, чтобы защитить от свежего речного бриза. Она напевала, пока малыш не заснул.

У Роджера в горле встал комок, когда Ида наклонилась над сыном, чтобы поцеловать его в макушку и погладить по лбу. В его детстве ничего подобного не было. Возможно, мать и ласкала его, но Роджер был слишком мал, чтобы запомнить. В его воспоминаниях царили разлука и утрата. Он помнил только, как из-под него выхватили уютное гнездо и заменили колючками.

Ида подняла глаза, заметила жадный взгляд мужа и ослепительно улыбнулась, отчего он еще острее ощутил пустоту потерянных лет и пообещал себе, что его сын никогда не будет так обездолен.

* * *

Вернувшись в свой лондонский дом, Роджер отлучился, чтобы поговорить с управляющим насчет ведения дел, и Ида уложила Гуго досыпать в колыбель. Наказав Эмме присматривать за ребенком, она вынесла шитье на яркое летнее солнце и села на скамейку у двери в зал.

Она едва успела вдеть нитку в иголку когда на конный двор вошел мужчина в сопровождении оруженосца с вьючным мулом. Ида отложила шитье и поспешила поприветствовать его:

– Мессир Маршал! – Она протянула руку стараясь вложить в голос побольше приятного удивления и поменьше тревоги.

Несомненно, он должен быть с молодым королем. Но его присутствие может оказаться опасным для нее и Роджера.

Маршал заморгал, глядя на Иду, отчего стало ясно, что он не замечал ее присутствия, пока она не заговорила. Однако он немедленно исправился и склонился над ее рукой:

– Леди Биго…

Его лицо было кирпичным благодаря лету, проведенному в седле. Солнце позолотило пряди темно-каштановых волос. Уильям Маршал должен был казаться воплощенным здоровьем, но выглядел мрачным… да что там, загнанным, с впалыми щеками и темными кругами у глаз.

– Рада вас видеть, – произнесла она. – Войдите и утолите жажду. Вы останетесь на ужин?

Он мгновение помедлил, словно колеблясь, и кивнул:

– Благодарю, миледи. Вы очень добры.

– Возможно, вы также нуждаетесь в крыше над головой? Не хочу показаться невежливой, но, похоже, вы проделали дальний путь.

– Да, миледи, – прищурился Маршал, – и мой путь еще не закончен, но сегодня я намерен переночевать у храмовников. Я явился, чтобы просить вашего мужа о милости.

Это прозвучало зловеще, но Ида сумела скрыть волнение. Она велела служанкам приготовить для гостя ванну и чистую одежду. Отправив мальчика за Роджером, отвела Уильяма в зал, усадила у окна и сама принесла ему вина.

– Не судите нас строго, – попросила она. – Мы только что вернулись с похорон мужа моей свекрови.

Его лицо исказилось.

– Мне очень жаль, леди Биго. Упокой Господь его душу. Я тоже… – Он осекся и взглянул на дверь, поскольку прибыл Роджер.

Ида увидела, что ее муж тоже заметил состояние Уильяма и мгновение помедлил, прежде чем броситься к нему.

– Добро пожаловать! – Роджер обнялся с гостем. – Я думал, вы заняты в Лимузене.

– Молодой король, мой господин и сын короля Генриха, скончался от кровавого поноса, – тихо произнес Уильям. – Вскоре городские колокола сообщат эту весть всем и каждому. Я направляюсь к королеве в Солсбери, а затем к своему брату в Хэмстед, после чего отплываю в Иерусалим. – Он мрачно взглянул на Роджера. – Я дал молодому королю клятву на смертном одре, что положу его плащ у Гроба Господня.

Ида обменялась с Роджером потрясенными взглядами. Голос Уильяма Маршала был ровным, как всегда. Он сохранял хладнокровие, но Ида не могла не задаваться вопросом, чего ему это стоило. В ее голове возник образ молодого человека, которого она в последний раз видела больше года назад, будучи новобрачной. Красивый и высокомерный, властелин мира. И невероятно очаровательный – с теми, кого хотел очаровать. Сын Генриха. Старший из живых сыновей Генриха. Она сжала губы.

– Упокой Господь его душу, – перекрестился Роджер. – Я велю своему священнику молиться за него и устроить бдение.

Уильям склонил голову.

– Благодарю, – с достоинством произнес он. – Мне предстоит собственное покаяние и искупление ради блага его души и моей, а искупить нужно многое. Я явился узнать, нет ли у вас лошадей, которых вы готовы отпустить со мной в путешествие. Король арестовал моих коней, а мул взят в аренду, и его необходимо вернуть.

– Можете взять из конюшни гнедого мерина, – жестом указал Роджер. – Он хорошо отдохнул и крепко сложен. Поступь у него ровная, а характер – спокойный. Найдется и дюжая вьючная лошадь – гнедая с белой передней ногой.

Ида хорошо изучила манеры и интонации Роджера – едва заметные жесты, которые его выдавали. Внешне он разыгрывал любезного хозяина, но она видела, что в глубине души он осмысливает новость и решает, как отреагировать. Гнедой мерин был его любимым скакуном. Предложить его Уильяму Маршалу и, возможно, больше никогда не увидеть – щедрый дар, который лучше слов говорил о том, насколько Роджер ценил этого человека.

– Спасибо, – ответил Уильям с прямой и искренней простотой. – Я не забуду ваше великодушие.

Вошел слуга и пробормотал, что ванна готова. Ида отвела Уильяма в комнату и воспользовалась отсутствием Роджера, чтобы спросить, как король отреагировал на весть о смерти старшего сына – Генрих горюет, миледи, но не прилюдно. Он лишился взрослого сына, и это ужасно. Его также мучает то, что мой молодой господин погиб, когда они были в ссоре, чужими людьми. – Лицо Маршала стало печальным и задумчивым. – Столь многие тоскуют по объятиям! И сколько лишних слов говорится вместо нужных, расширяя брешь между людьми!

Ида сглотнула, не в силах ответить, потому что его речи пробудили боль в ее груди. Пробормотав, что нужно проведать сына, она оставила Уильяма одного.

Гуго уже проснулся и радостно заухал, когда мать склонилась над колыбелью. Ида подняла сына и судорожно прижала к себе, хотя его пеленки были мокрыми. Обнимая Гуго, она также обнимала беззащитного маленького мальчика, которого оставила под опекой Генриха. Генриха, чьи сыновья тосковали по объятиям и ласковым словам.