– Без расследования, – кивнул головой Годунов. – Не интересны самозванцы ни папе, ни португальскому королевскому двору.

– Я догадываюсь, государь, почему не интересны.

– Ну, и почему?

– Потому что куча самозванцев «Лжесебастьянов» появилась там, государь…

– Пожалуй, с тобой здесь нельзя не согласиться. Одновременно с королевской династией в Португалии в Молдавии прекратилась династия Богданников. – Годунов усмехнулся. – И снова тут как тут претенденты на трон, куча самозванцев.

– В том-то и разница, государь, у них тьма самозванцев без поддержки силы, а у нас один, причем народу не ясно до конца, самозванец ли он или природный истинный царевич… – упрямо мотнул головой боярин. – Народу надо объяснить, кто он, этот «названный Дмитрий»…

– Тебе надо объяснять, Федор Иванович?

– Мне не надо ничего объяснять про самозванца, а моим воинам, да и всему народу надо, государь. Я опытный полководец, веду полки в сражение и не хочу, чтобы сзади в войске или в тылу возникла измена через сомнение, а вдруг этот Дмитрий-царевич действительно настоящий сын царя Ивана Васильевича.

– Будет объяснение и воинам, и простому народу, и упертым боярам с дворянами, пусть будет по-твоему. Все твои воины получат грамоту патриарха «о воре Гришке Отрепьеве», пусть все прочитают… И Василий Шуйский, что вел «Углицкий розыск», перед твоим войском выступит, чтобы каждый воин знал, что идет бить самозванца, а не сына царя Ивана Васильевича…

– Правильно, государь, надо вселить веру в воина, что его дело правое…

– А ты, Федор Иванович, своим смелым опытным воеводам втолкуешь про явление самозванства: то, что в Европе стало нормой с кучей безродных самозванцев, у нас для Руси пока еще в диковинку… Одно ясно, что через польских «советчиков» люди, знающие тайные механизмы власти и события на троне Португалии и Молдавии, смогли породить призрак самозванства и на нашей земле…

– У меня идея есть, государь, для тебя очень полезная. Скажи, с концами исчез король Себастьян? – с подначкой спросил боярин. – Ни слуху ни духу?

– Ни слуху ни духу, – ответил Годунов.

– Ни мясца тела, ни косточки от хребта?… Хоть косточка какая осталась от Себастьяна?

– Ничего не осталось… – машинально произнес Годунов и тут же хлопнул себя по лбу: – Ай да боярин Иван Федорович, великий умница, царя просветивший с косточкой!

– Конечно, государь, только так, – почесал пышную окладистую бороду мощный, великий телом полководец. – Отправляй своих людей вместе с патриархом Иовом в Углич. Пусть возьмут гроб царевича, вскроют. Слухи-то, знаешь, какие ходят, государь, мол, пустой гробик царевича. А если не пустой, то уже разговор особый: по мощам и елей… Пусть святые отцы разберутся… А ты уж с матерью царевича разберись, с инокиней Марфой…

– Я уже послал за Марфой боярина Семена Годунова, – быстро ответил Годунов. – И предоставим ее народу и твоим воинам с объяснением по гибели сынка-царевича…

– Вот и договорились, государь. Будем завтра в Думе держаться в одном строю…

– За отца, боярина Федора Ивановича, обиды не держишь, Иван Федорович?…

– Бой покажет… Какие в бою могут быть обиды на своего царя, который тебя завтра в бой пошлет?… В бою драться и побеждать надо, государь, а не обижаться, как дитя малое, и путаться в грехах родичей и царских…

Сразу после ухода на самозванца пятидесятитысячной армии под командованием Федора Мстиславского в столицу была доставлена инокиня Марфа и помещена в ту же одиночную келью, что до этого занимала вдовствующая царица Ирина, с именем инокини Александры. Привезший Марфу боярин Семен Годунов сказал царю:

– Всю дорогу молчала Марфа, ни словечка не проронила. Может, умом тронулась от одичания?

– Ничего, у нас заговорит, – дернул щекой царь и спросил: – Сейчас допросим или дадим отдохнуть Марфе?

– Пусть отдохнет, всю дорогу глаз не смыкала. Молчала, только что-то губами шелестела, не поймешь ничего по шелесту.

Через сутки, вечером, ближе к ночи, в просторную «царицыну» келью Александры к Марфе пришли царь, царица Марья и боярин Семен Годунов. Боярин распорядился задолго до допроса зажечь побольше свечей, об этом его попросили царь и царица. Именно у царицы Марьи возникли сомнения, которые надо было разрешить при ярком свете: а вдруг и не Марья Нагая, мать Дмитрия-царевича, тайно привезена в Новодевичий монастырь?

При входе в келью темпераментная Мария Григорьевна тут же радостно всплеснула руками:

– Слава богу! Она! Хоть и изменилась лицом, поседела, но глаза те же. Трудно перепутать глаза Нагих с другими какими. – Царица дотронулась до плеча инокини: – Здравствуй, Марфа!

– Здравствуй, Мария, коли не шутишь, – отозвалась та тусклым голосом и поправила выбившиеся седые волосы из-под черной монашеской косынки.

– Вот те на! – удивился боярин Семен. – А передо мной в молчанку играла. Я, грешным делом, подумал, может, онемела она.

– Я тебя не знала, не знаю и знать не хочу, – таким же тусклым голосом отозвалась Марфа.

– А меня узнаешь или тоже знать не хочешь? – спросил как можно ласковее царь.

– Что уставился? Чай, трудно узнать боярина Бориса Федоровича Годунова? Здравствуй, боярин.

– Не боярин, царь, – спокойно, не повышая голоса, поправил Борис Федорович.

– Через тебя, боярин или царь, без разницы, все невзгоды нашего рода Нагих. Царь был один настоящий, Иван Васильевич… После него уже не могло быть в нашей земле других настоящих царей.

– Видать, пребывание в монастырской обители тебя не смирило, – раздраженно заметила Марья. – Вас же призывают молиться за царей…

– Мало ли, что призывают, – усмехнулась Марфа, – я все эти годы молилась только за одного настоящего царя, Ивана Васильевича, и сына его, царевича Дмитрия…

– У, ведьма! – не выдержала Мария. – Других царей знать не хочет. Ничего знать не хочет… Зато у нас с царем и боярином есть достоверные сведения, что к тебе два-три года тому назад приезжали два монаха. Скажи, Марфа, что это за люди, о чем они с тобой говорили, о чем просили тебя?…

– Пристав донес вот этому противному с плоской рожей, – кивнула Марфа в сторону Семена Годунова, – или кто еще?

– И пристав, и настоятельница твоего монастыря, – отрубил Годунов, – отпираться бессмысленно.

– Многие ко мне в обитель приходили, просили поговорить со мной о сыне-царевиче. Кому отказывала, кому нет. Мирская суета меня утомляет, не до суеты мне.

– Тогда спросим по-другому. Разговоры тебе нет резона запоминать, но есть то, от чего люди добровольно не отказываются, – медовым голосом проговорил царь и ласково попросил: – Покажи-ка, Марфа, нательный крест своего сынка, царевича Дмитрия.

Та испуганно схватила себя сначала за шею, а потом за ворот рубахи, что-то шелестя сухими побелевшими губами. Выдохнула горько и опустошенно: