Оставляю тапочки Лин снаружи, осторожно открываю дверь и перешагиваю скрипучую половицу. Прислушиваюсь к тишине. Иду через кухню в гостиную. А! Елка! Ну конечно. Кошмарно украшена безвкусными серебристыми шарами и разноцветной гирляндой. Поручили детям – неизменно провальный вариант. Стою перед камином и ворошу кочергой угли; они приветствуют меня сиропной оранжевой улыбкой. На каминной полке несколько открыток; я пропустила чей-то день рождения. Ага, Карла… Читаю все открытки, включая ту, что от Несс: «С днем рождения, расчудесный мой мужчина». Кручу на пальце ножницы и режу открытку на мелкие кусочки, бросая их в камин и глядя, как по стенам пляшут тени. Из мрака снова ухмыляется дьявол.

Выхожу в коридор. Тумбочка, как обычно, завалена неоткрытыми письмами, ключами от машин, футбольными щитками. Смотрю на лестницу. Тихо. Осторожно поднимаюсь; тело помнит каждый дюйм, каждую скрипящую половицу – сколько ночей я украдкой выскальзывала из детской, надеясь хоть немного поспать. Стою на площадке, гляжу направо и налево, все двери закрыты. Наконец я дома! Чувствую невыразимую усталость.

Толкаю дверь спальни. Естественно, вот и они… Она. Спит в моей постели, с моей стороны, в моей комнате, с моим мужем. Карл – лицом к ней, рука проятнута в ее сторону. Подхожу и смотрю сверху вниз. Она лежит на спине, губы приоткрыты, воплощенная беззаботность, длинные курчавые волосы рассыпались по моей подушке, одеяло натянуто невысоко, одна грудь обнажилась. Вижу, как вздымается и опадает грудная клетка, вижу точное место, где под кожей сердце качает кровь.

Рядом ее «Айфон». Поставила будильник через два часа, чтобы потихоньку выбраться из дома и притвориться перед своими детьми приличным человеком. Выключаю.

Сажусь на край кровати и прикидываю, не лечь ли рядом – снова будем вместе. Нет, лучше задрать рукав и с силой провести ножницами по запястью.

Боли не чувствую. К удовольствию моему, проступает черная в сумраке комнаты кровь. Стекает на белое одеяло. Снова режу. На этот раз льется потоком, по руке, пальцам, на кровать и ковер. По-прежнему ничегошеньки не чувствую.

Может, я в самом деле привидение. Я мертва! Потому меня никто и не увидел: ни Джош, ни Иви, ни люди в автобусе и на улице. Я попала в иную реальность, в будущее. Продолжаю в доказательство исполосовывать запястье. Ничего! Я совсем не чувствую боли, потому что я мертва. Какое облегчение! Какое изумительное облегчение! Больше я умереть не могу. Дьявол меня не уволок! Я его обхитрила! Продолжаю резать. Кровь хлещет, а я по-прежнему призрак.

Надо сказать детям, моим любимым Джошу и Энни, что я в порядке, на небесах. Быстро выхожу из комнаты и несусь к Джошу, не беспокоясь о скрипящих половицах; я сделана из света, невесома. Распахиваю дверь. Дурно пахнет носками и подростком. Его нет. Они с Иви теперь открыто спят вместе? Со мной по таким вопросам больше никто не советуется? Конечно, нет, я же умерла! Врываюсь к Энни.

Полли и Энни крепко спят на нижней полке. Энни в костюме жирафа разметалась и заняла всю кровать, вдавив бедную Полли в стену. Кладу окровавленные ножницы у кровати, наклоняюсь и целую ее теплую щеку. Тыкаюсь лицом в липкую шею. Она даже не шевелится.

«Солнышко мое!» – шепчу я. Это возвращение домой. Она – это я. Пред этой любовью меркнет все остальное. Я мертва, я в раю!

Мне хорошо и спокойно. Я должна ее защитить, уберечь от дьявола. Вдыхая ее запах, понимаю, что должна сделать. Я могу, я должна ее спасти. Бедная Энни, у нее мои гены, она обречена. Гораздо лучше, если сейчас она пойдет со мной, туда, где я смогу ее защитить, потому что он захочет украсть ее, чтобы отомстить мне. Джоша спасать поздно, он теперь мужчина, но Энни… Я ей нужна.

«Идем со мной, сокровище мое», – шепчу я, сгребая в охапку ее спящее тельце. Она почти не шевелится, привыкла, что ее вносят и выносят из домов, машин и постелей. Крепко обхватывает меня за шею, на мгновение узнает, тычется носом и по-щенячьи вздыхает. Я стою, купаясь в нашей любви. Чумазое личико прижато к моей шее. Она вся моя.

Иду вниз и беру с тумбочки ключи от машины, открываю парадную дверь. Ничего, в меховом костюме жирафа Энни не замерзнет. Схожу с крыльца. Вокруг все вымерло. Оглядываюсь в поисках нашей побитой старенькой машины. Замечаю ее на другой стороне улицы. Укладываю Энни на заднее сиденье, накрывая засаленным одеялом из багажника. «Мам, куда мы?» – «Покататься». – «А можно Полли с нами? Возьми Полли, мам!» – «Нет», – отвечаю я, а потом думаю: Полли? А почему нет? Наверное, она права. Полли тоже надо спасти – она уже запятнана близостью к нам, дьявол и ей причинит ужасные страдания. Будь в доме больше детей, я забрала бы их всех. Возвращаюсь по темным брызгам крови, словно по следам Гензеля и Гретель, через дорогу, на крыльцо, по коридору, на второй этаж. Полли перекатывается в мои руки без малейших возражений, смутно просыпается, не удивляясь, что видит меня. «Мы куда?» Я беру ее за руку. Она прихватывает одеяло. Энни крепко спит на заднем сиденье. Полли забирается внутрь и сонно прислоняется к подружке. Накрываю обеих одеялом.

Сажусь за руль. Смотрю на искромсанную плоть запястья, подвигаю сиденье вперед и поворачиваю ключ. По радио начинает петь хор ангелов – великолепно, лучше не придумаешь! Сотни рвущих сердце голосов зовут нас домой, говорят дьяволу, что ему нас не поймать, потому что я забираю детей с собой на небеса. Я улыбаюсь, спокойная и уверенная. Трогаемся.

Полли еще не совсем уснула, и я немного кружу по району. Замечаю цветы в нашу честь: венки на дверях, украшенные фонарные столбы, мерцающие огни гирлянд. Убедившись, что дети спят, поворачиваю у моста налево и еду к склону, где спускают на воду лодки. Притормаживаю.

Вода стоит высоко. Глушу мотор, тянусь назад и беру маленькую руку Энни с ногтями в черном лаке. Крепко ее сжимаю: «Сейчас, мои дорогие, бабушка нас ждет». Обкручиваю ремень безопасности вокруг шеи на случай, если дьявол попробует меня вытащить. Ставлю ногу на педаль и газую, чувствуя, как прокручиваются по асфальту колеса. Мы мчимся вперед, под шинами хрустит щебень, чавкает грязь. Внезапный глухой удар о воду. Секунду качаемся на поверхности, температура резко падает. Река разворачивает машину, мне виден берег. Вода начинает заглатывать, машина накреняется, ангелы перестают петь… нет… нет…

Эмма бесстрастно внимала рассказу Конни. Та говорила спокойно, без эмоций, с закрытыми глазами. Теперь она широко распахнула их и посмотрела с ужасом, который был Эмме знаком, который она узнала.

– Просыпаются! Просыпаются! Кричат!

Эмма тронула руку Конни.

– Они в порядке! В порядке! Слышите?

Бесполезно. Конни слышала только детские крики; кровь отлила у нее от лица, тело одеревенело, мышцы на исполосованной шрамами шее набухли. Начинался припадок.

Эмма опустилась на колени и крепко сжала ее руки.

– Слушайте меня! Энни в порядке! Они обе в порядке! С ними все хорошо! Они живы!

– Вытащите их! Сделайте что-нибудь! – истошно кричала Конни. – Помогите!!!

У нее вырвался нечеловеческий вопль, столь глубинный и сокровенный, что Эмма в ужасе отпрянула. Такой вопль она уже слышала много лет назад – от себя.