– Не для меня, – твёрдо сказал Рето.

– Только ты и спасаешь меня от казни.

Рето закрыл ладонями лицо. Ему хотелось зарыдать – то ли от горя, то ли от счастья. Внезапно он почувствовал, что Сигельда уже рядом, уже обнимает его и целует. К его плечу прижималась мягкая девичья грудь.

Сигельда выложила на стол мизерикорд Хубберта.

– Я всё понимаю, любимый, – нежно прошептала она. – Просто я боюсь казни… Боюсь того последнего наклона, чтобы меч отсёк мне голову… Боюсь тесноты, когда меня заложат кирпичами… Убей меня ты. Из милосердия. По любви. Потом скажешь, что я напала и ты защищался… Я тебя благословляю. Я приму смерть от тебя с благодарностью… А ты будешь свободен.

Рето отнял руки от лица.

– Как ты могла подумать о таком! – воскликнул он с гневом и болью. – У меня теперь нет ничего дороже тебя! Ты – моя святая Варвара!

– Меня все бросают! – не выдержав, заплакала Сигельда. – Мать оставила меня, отец хотел убить… А ты… Ведь я тебе никто!..

Рето вскочил и подхватил её, лёгкую и тонкую. Он не позволит Сигельде погибнуть! Он в одиночку станет для неё всем Тевтонским орденом!

* * *

Плотская страсть Червонки не знала насыщения, а девка не ведала стыда. Узкое целомудренное ложе магистра давно развалилось, и Червонка выбросил его на двор – для костра дозорных. Червонка валял и катал свою бешеную девку по татарскому ковру, и девка порвала ковёр когтями в нескольких местах. Караульный пешек отходил от покоев магистра подальше, чтобы не слышать дикие вопли и рычание, словно там дрались два яростных зверя.

– Если я убью тебя, то сразу выпью твою кровь, – тяжело дыша, поделился Червонка с Сигельдой. – Ты возвращаешь мне молодость. Ты мандрагора.

От рыжего и кудлатого таборита пахло случкой весеннего гона.

– Ты вонючий вепрь, – смеясь, отвечала Сигельда. – Твои бабы – свиньи!

Она знала, что сказать. И Червонка тотчас снова превращался в вепря.

– Я посажу тебя в железную клетку голую и буду везде возить за собой, – обещал он. – Я буду кормить тебя одним сырым мясом. А к клетке на цепь пристегну самого праведного святошу, чтобы не дал тебе сотворить чары и сбежать. Буду доставать тебя из клетки, когда хочу, драть и сажать обратно.

– Сначала возьми замок мизгирей, – остужала его пыл Сигельда. – Меня обманули с подземным ходом. Я его не нашла, не найду и не покажу тебе.

– Я сам прогрызу стену замка, как крыса.

Сигельда седлала Червонку и упиралась руками ему в грудь.

– Не надо грызть стены. Тебе опустят мост. Но помни, что первой должна войти Торуньская хоругвь.

– Скажи мне, кто там твой любовник? – допытывался Червонка.

– Он мне не любовник. Но я поклялась, что впущу его в замок.

– Я всё равно его найду и убью.

– Даже не думай! А поймаю твоего соглядатая – сердце вырву.

Червонка злорадно ухмылялся:

– Ладно, твой поляк получит замок. Но я выколю ему глаза и отсеку руки.

Сигельда принималась бить Червонку по лицу:

– Ты не тронешь его руки и глаза, рыжая скотина!

Червонка мотал головой и довольно хохотал:

– Я его оскоплю! Он же тебе не любовник, сука! Ты не заметишь разницы!

Надвигающаяся весна и вправду опьяняла Червонку пробуждением сил, предчувствием свежей крови, скорой победы и грядущей дороги.

Первые оттепели растопили небесный лёд, и над замками плыли бурные облака – над сизыми и лохматыми вылезали солнечно-жёлтые, а в просветах сияла размытая голубизна. На поверхности реки пятна блеска перемешались с лазурью и бурыми отражениями стен. Черепичные крыши из багроворябых, заснеженных, стали мокро-красными. На валах сверкала корка наста.

В Высоком замке под опорами данцкера оттаял и зажурчал Млынувский канал. Из города прилетели чайки. На аркадах клуатра – открытого двора – повисли неровные ряды острых сосулек. По булыжникам мостовой под уклон к колодцу бежали ручьи. На террасах вдоль оборонных стен братья лопатами разбрасывали сугробы, чтобы солнце быстрее разъело снег.

Самым отрадным звуком для Рето стал звон колокола на бургфриде, призывающий к утренней мессе. Новое утро – это новый день, который он, Рето, проведёт со своей возлюбленной, со своей ненаглядной.

Братья Ордена отказывались от обладания имуществом, поэтому в замке не было на дверях никаких запоров, но Рето выстругал клинышек из обломка доски и мог закрыть свою келью изнутри. Они с Сигельдой бросали одежды в солнечную полосу на кирпичном полу и в ней предавались любви, насколько хватало сил. Исчерпав себя, они просто лежали и тихо ласкали друг друга. Хронографы и летописи Ордена засыхали на столе, покрываясь пылью.

Рето казалось, что всё в жизни прекрасно и не случится ничего плохого. Былые мрачные мысли о падении замка развеялись без следа. Замок устоит и без помощи извне. Припасов хватает. Таборитам не взять твердыню Ордена. Они проторчат под стенами, пока не истребят всё, что захватили, а затем уйдут за другой добычей. Значит, впереди полгода осады. Полгода любви.

А что будет потом? Потом он и Сигельда сбегут. Да, он мечтал отдать себя Ордену… Но что такое Орден в сравнении с цветущей любовью? Орден – это мрачные замки и суровые рыцари. Это скудость и строгий порядок. А жизнь вокруг – огромная и разнообразная. Она переливается всеми красками. И законы Ордена вовсе не самое правильное, что создано Богом и людьми. Не самое лучшее. Ради чего тогда отказываться от мира?

Мизерикордом Хубберта Рето нацарапал на столе шахматные квадраты, а из свечного воска вылепил фигурки. Бумаги и чернил хватало, и Сигельда изготовила игральные карты. Когда она проигрывала, то исполняла желания Рето. Когда желания иссякали, они нагишом, как в раю, садились за шахматы.

Ночью, засыпая в холодном рыцарском дормитории, Рето словно уплывал в сказочные края. Ему снились морские волны, цветы и павлины с радужными хвостами. А Сигельда выбиралась из окна, расправляла крылья нетопыря и улетала к таборитам. Её ждал Ульрих Червонка. Или Каетан Клиховский.

С Каетаном она теперь встречалась в отдалённой и пустой башне Фурта.

В тот раз Каетану пришлось ждать суккуба до пятого звона с бургфрида. Запахнув кунтуш, Каетан стоял у амбразуры. Прямо перед ним, утопленная в густой и влажной синеве, чернела огромная глыба замка. Справа виднелась узкая башенка Дитриха, луна посеребрила одну грань её шатра. Влево от замка отходило грузное плечо галереи и данцкера. Ни одно окно не светилось.

На нижнем ярусе Фурты раздался сдавленный крик. Каетан оглянулся и положил ладонь на рукоять меча. Из лестничного проёма в полу поднялась Сигельда. Она держала какое-то круглое яблоко, капающее чернилами.

– Кто там был? – тревожно спросил Каетан.

– Лазутчик таборитов, – пояснила Сигельда. – Червонка ищет того, кому я служу. То есть тебя. А я предупреждала, чтобы он не посылал соглядатаев.