– Мы двое суток ничего, кроме воды, не видели, – подтвердил Джек.

– Вас никто не ждал, поэтому порции пока не выдадут, но завтра с утра для вас тоже принесут пайку.

Открыв один из шкафов, Гастон достал несколько галет, шоколадку и две банки сардин.

– Налетай, ребята, сегодня Гастон добрый.

Стараясь соблюдать приличия, напарники пытались есть не спеша, но у них это не очень получалось.

– Откуда такое изобилие, сэр? – спросил Джек, когда съел все до последней крошки и откинулся на спинку стула.

– Все очень просто, я здесь старший по бараку и каптер, вы, бывшие солдаты, понимаете, что это значит.

– И что, каптерам выдают сардины и шоколад? усмехнулся Джек. Его настроение стало улучшаться.

– Нет, конечно. Просто здешний повар – мой земляк, он из Фамадильо, это город на материке Севилья.

– Так вы из этого самого Фамадильо? – спросил

Рон, вылизывая банку из-под сардин.

– Нет, конечно. – Гастон улыбнулся. – Но я кадровый контрразведчик, мне часто удавалась вербовка.

– Вы его завербовали? – не поверил Джек.

– Нет, просто я заметил, что он не особенно умен, и наводящими вопросами вывел его на разговор о доме. Постепенно он рассказал мне все о себе и своем родном городе, методика неявных допросов – моя работа. В следующую нашу встречу я прикинулся его земляком, а когда начал рассказывать про улицу, где живу, и про школу, в которой учился, он едва не расплакался. Теперь мы друзья, и он почитает за великую честь приносить мне продукты.

– А что это за лагерь, кому он принадлежит?

– Кому принадлежит, сказать трудно. С одной стороны, эти склады еще числятся на балансе вооруженных сил, а с другой, насколько я понял, все здешние сотрудники давно находятся за штатом и кормятся только этим преступным бизнесом.

– В чем он состоит?

– Часть его – выкупы. Они стараются похищать людей, у которых водятся денежки, как только договариваются – совершают обмен. Причем деньги берут только вперед.

– И что, честно отпускают пленника на все четыре стороны? Не боятся, что он сообщит об их местонахождении?

– Не боятся. Перед отправкой ему делают укол, и двое суток он валяется в беспамятстве. Все, что потом сможет рассказать, это что его везли на судне по морю. Местная морская полиция куплена, если присылают запрос, следует ответ: все проверили, подозрения не подтвердились.

– А если денег нет?

– Если нет денег, людей отправляют либо в первый корпус, либо во второй лагерь, который находится на северном побережье острова, в горах.

– Первый корпус, это где санчасть? – спросил Рон.

– Санчасть, – усмехнулся Гастон. – Правильнее говорить не санчасть, а скотобойня. В первом корпусе изымают органы и переправляют их клиентам. Вертолетную площадку видели?

Видели, – одновременно произнесли Джек и Рон, невольно вспоминая доктора в окровавленном халате.

– На нее садится вертолет, чтобы забрать один или несколько контейнеров с органами для транс плантации.

Джек и Рон молчали как пришибленные.

– А чего вы так поразились, ребята? – Майор хохотнул. – Разве вам не бросились в глаза эти уродливые шрамы на телах местной публики?

– Да, я заметил у одного… – произнес Джек.

– Что у одного? – Гастон махнул рукой. – У половины отсутствует какой-нибудь парный орган, ну а если печень понадобится, то уж тогда всего под разделку – милости просим.

– А что с вторым лагерем? – спросил Джек, что бы сменить жуткую тему.

– Туда отправляют бесперспективных, тех, кого взяли по ошибке и кто не годится для первого корпуса, – то есть старых и больных.

– Они там умирают?

– Конечно, но только от работы. На побережье в глубинных горных пластах имеются ренитовые залежи, их-то и разрабатывают те, кто попадает во второй лагерь.

– Ренитовая пыль ядовита, – заметил Джек.

– Вот именно. Те, кому везет, живут три месяца, но большинство не вытягивает и двух.

– Но как вы сюда попали, сэр? Или вы на службе?

– Эх… – Майор вздохнул. – Хотелось бы мне думать, что я на службе. Впрочем, иногда мне так и кажется – мол, выполняю государственное задание, но – увы. Я приехал на Цитрагон встретиться с одним очень ценным агентом, но в результате попал в ловушку, получил удар по голове и очнулся уже здесь.

– А не проще было вас просто убить?

– Конечно, проще, но так интереснее, согласитесь. Продать своего врага в рабство – вот высшая месть.

– И давно вы тут?

– Почти три недели.

– И что, вас так и будут держать на этом теплом местечке?

– Боюсь, что нет. У меня взяли анализы – они оказались не очень хорошими, но и не очень плохими, то есть, если возникнет дефицит органов, меня могут пустить в дело, если дефицита не будет, поеду добывать ренит… Перед смертью прощу вам все ваши прегрешения…

Заметив, как изменились в лице Джек и Рон, майор замахал руками:

– Ладно-ладно, признаю, вы нам тогда здорово помогли, а преследовал я вас по привычке. Мой заместитель убедил меня оставить вас в покое, он сказал: объективно они нам не нужны, а везение у них такое, что гоняться за ними – только агентов терять… Прав да, сейчас, насколько я понял, ваше везение закончилось.

– Очень на это похоже, сэр, – согласился Джек.

– Ну и как вы сюда попали?

– С работой одной не выгорело…

– Это была та работа, из-за которой вы и попали тогда в полицию?

– Мы не из-за работы попали, а из-за Сутулого и его банды – они устроили в нашей каюте поножовщину, но отвечать пришлось нам. Когда добрались до Цитрагона и стали выполнять контракт, чем-то не угодили работодателю и за нами началась охота. Пришлось бежать, понадобились документы, вышли на какого-то подпольного печатника, а он нас газом уморил, сволочь, теперь вот здесь оказались. Кстати, он отнял у нас именно те деньги, которые мы заработали у вас на Шлезвиге, сэр.

– Вот сукин сын! Казенные деньги!

– Да-а, – протянул Рон, – попадись он мне, пожалел бы, что родился.

Уже в который раз за несколько последних дней Сутулый предстал пред боссом мафии. Сеньор Марино смотрел на наемника с усмешкой, будто ожидал, что тот скажет какую-нибудь глупость, а между тем этот наемник был самым эффективным работником в деле поиска пропавших беглецов. Но сеньор Марино, разумеется, никогда бы не признался в этом.

– Что скажешь, Тревис, тебе удалось разговорить этих шлюх? – как можно более небрежно спросил сеньор Марино.