– Мне противен нацизм в любом виде, – пожал я плечами, – Жить в мире, где победит Адольф Гитлер, я не хочу.

По лицу Берии было сложно понять, как он относится к моим словам, но, видимо, то, что хотел, нарком услышал.

– Теперь о ваших необычных способностях. Не буду вдаваться в подробности – их хватает в отчетах специалистов. Вы обладаете феноменальным слухом, отличным зрением, повышенной способностью к регенерации тканей, неожиданной для человека вашей комплекции силой и совершенно аномальной выносливостью и реакцией. Про точность вашей стрельбы я вообще молчу. Кроме того, вы невероятно быстро считаете и имеете практически абсолютную память. Все это вы объясняете некой полумистической практикой, которой вас обучила еще одна ваша родственница. О ней мы не смогли найти никаких сведений, несмотря на все предпринятые усилия и привлечение товарищей из Тувинской Народной Республики. Слухи – да, но это лишь народные предания. Ни одного достоверного факта так и не было найдено.

Я молча ждал продолжения. Комментировать сказанное было бессмысленно.

– Молчите, Нагулин?

– Мне нечего добавить, товарищ нарком внутренних дел. Вы кратко, но очень четко изложили суть дела.

– Хорошо. Будем считать, что так все и было, а наши сотрудники просто недоработали. Но есть несколько фактов, необъяснимых даже в рамках ваших выдающихся способностей. Они требуют внятных объяснений, а их нет.

Я напрягся, но постарался этого не показать, демонстрируя лишь деловую собранность и готовность отвечать на вопросы высокого начальства.

– Факт первый – гаубицы подполковника Цайтиуни. Наши специалисты провели расчеты и сопоставили их результаты с картами местности, фотографиями, доставленными авиаразведкой, и с теми установочными данными, которые вы передавали артиллеристам. Примерно в двадцати процентах случаев вы наводили орудия на цели, которые ни при каких обстоятельства не могли ни видеть, ни слышать, даже с учетом ваших особых способностей. Мало того, о существовании некоторых из них вы просто не могли знать. Факт второй – ночная бомбардировка немецких сил, шедших на перехват вашей группы. Фотографии результатов этих ударов были сделаны утром того же дня. Самая дальняя цель, на которую вы успешно навели ТБ-3, находилась в десяти километрах от вас. Колонна двигалась. Между ней и вашей позицией в это же время наносил удар по другой цели еще один бомбардировщик. Вы никак не могли знать, где находятся немцы, но… Вам показать фотографии того, что осталось от той колонны?

– Не нужно, товарищ нарком внутренних дел, – невозмутимо ответил я, – у меня нет оснований не доверять вашим словам.

– Это хорошо, – кивнул Берия, – тогда продолжим. Факт третий. Вы нашли раненого бойца присланной за вами группы. По его словам, а не верить ему нет никаких причин, последние два часа перед вашим приходом, он неподвижно лежал в овраге, завернувшись в парашют и не издавая никаких звуков. Тем не менее, вы безошибочно указали разведчикам путь к их раненному товарищу. Этого достаточно, или мне продолжить перечисление?

– Нет необходимости, товарищ нарком внутренних дел. Я понял суть ваших сомнений.

Похоже, Игнатов меня все-таки не сдал, иначе история со сломанной рацией наверняка стала бы одним из первых предъявленных мне фактов. Что ж, спасибо, старший сержант, я это запомню.

– В таком случае я жду объяснений, товарищ Нагулин.

– Это будет непросто, но я попытаюсь.

– Попытайтесь, – в речи Берии вдруг прорезался хорошо различимый грузинский акцент, – вы человек неглупый, и, думаю, понимаете, что от ваших слов будет многое зависеть.

– Я не только хорошо слышу и неплохо вижу в темноте, – тщательно взвешивая каждое слово, начал я, – но, как вы сами недавно отметили, очень точно и быстро считаю. Дело в том, что чисто математический счет – лишь верхушка айсберга, которую рассмотрели ваши люди и внесли в свои отчеты. Дело не в нем, вернее, не только в нем. Товарищ нарком, вы никогда не задумывались, как люди принимают решения при недостатке информации?

– Вы говорите об интуиции? – вопрос был задан нейтрально, но в голосе Берии я почувствовал нотки разочарования. Видимо, он ожидал услышать в ответ что-то более весомое.

– Обычно это называют именно так и имеют в виду некое чутье, позволяющее делать правильный выбор, не имея полной картины происходящего.

– А это не так?

– Не так. Никакого чутья не существует. Есть только жизненный опыт, анализ и прогнозирование, которыми наш мозг занимается все время, независимо от того, хватает у него информации или нет. Я ничего не забываю, во всяком случае, пока мне это нужно. Я слышу звуки и вижу признаки того, что где-то находится или куда-то движется противник. Проходят минуты, иногда десятки минут или даже часы, но я знаю, где примерно будет находиться обнаруженная ранее колонна. Это очень простой пример. На самом деле не все так элементарно. Вокруг нас рассеяно огромное количество информации, большую часть которой мы воспринимаем на подсознательном уровне, и, смешиваясь с нашим опытом, она позволяет мозгу подсказывать нам решения в спорных ситуациях. Правда, обычно мы не можем объяснить, как принимали то или иное решение. Я тоже не всегда могу точно сказать, какую именно информацию использовал мой мозг для выдачи результата, но, как правило, я это знаю. Теперь о конкретных фактах. Наведение гаубиц и бомбардировщиков – результат именно такого анализа и прогнозирования. В момент выстрела или сброса бомб я не видел и не слышал цель, но я знал, где она должна находиться, исходя из той информации, которую собрал ранее. По поводу раненого бойца из группы Лебедева могу сказать то же самое. Я видел купол парашюта, видел, что с ним что-то не в порядке, и понимал, куда боец должен приземлиться. Сержант не вышел к группе даже на звуки боя, значит, не мог этого сделать – был ранен или убит. Остальное элементарно для человека, выросшего в тайге.

Нарком задумался. Было видно, что в моих словах он видит крупицы здравого смысла, но до конца они его не убеждают. Мыслить такими категориями в НКВД не привыкли, и даже его главе с трудом удавалось заставить себя взглянуть на ситуацию под непривычным углом зрения. Но он пытался! И это меня радовало.

– Чем вы можете подтвердить свои слова, товарищ Нагулин? – наконец произнес Берия, найдя выход в привычной для себя формулировке вопроса.

– Вы не против небольшого практического эксперимента, товарищ народный комиссар? Его можно провести, не покидая этого кабинета.

– Я вас слушаю.

– Думаю, вы в курсе, что последние дни я провел в полной информационной изоляции и не мог получить никакой информации о положении дел на фронте.

– Мне это известно, – подтвердил Берия.

– Мне понадобится карта, отражающая положение наших и немецких войск в районе Киева на четырнадцатое сентября. Это день нашего возвращения из рейда. Исходя из информации, нанесенной на карту, и из своих личных наблюдений я постараюсь как можно подробнее описать вам то, что происходило дальше. Это и будет доказательством моих способностей к анализу и прогнозированию, о которых я только что говорил.