— Мне не приказывали. — Что ж, признание состоялось. — Меня попросили достать документы на «Сосны», пообещали очень большие деньги, дали задаток, мне они нужны, ты знаешь. Подловили меня у станции, когда я по совету Егорова отмахивал километры. Короче, я залез в сейф, Беляев все документы держал там, но нужных уже не было. Потом мне говорили, что я должен делать, я делал.

— Боже мой… — дернулась Лайма. — И Григорий Степанович? И его ты?..

— Нет же, нет!

— Он уехал внезапно, об этом на базе все говорили, ему что-то срочно понадобилось в городе, а кто-то сообщил тем преступникам. Ты? За что? Мирон, за что? Он же тебе как отец был, и всем… Таких людей нет больше, чтоб всем вокруг раздавать… ни ты, ни я его не стоим…

— Да! — рявкнул Мирон зло, а злился на себя. — Я позвонил и сообщил, как договаривались, что Беляев уехал в город. Мне сказали, с ним хотят просто поговорить. Слышала? Пого-во-рить! Я не знал, какую западню ему готовили. Потом… потом я уже стал их человеком, сообщником убийства, мне это доступно объяснили. Ты не знаешь, каково это — чувствовать себя причастным к убийству хорошего человека!

— Не знаю. И не дай бог никому узнать.

— Понимаешь, я жил, как хотел, — заорал Мирон, — а после смерти Беляева мне запретили жить по моим правилам. Тогда мною начал руководить страх. Он съедал меня внутри, душил! И вина душила!

Он обмяк, застыл… Даже сейчас, после жуткой правды, которую он долго скрывал, Лайма пожалела его. Ее ладони легли на руки Мирона, сжали их, а он опустил на ее руки лоб.

— И что дальше? — выясняла она.

— Заставили просить у Зинки документы, — тихо рассказывал он своей единственной подруге, — мол, ты болен, тебе она отдаст, чтоб спасти тебя, дави на жалость, бабы жалостливые. Я пас ее от самого дома, она проторчала в клубе до полночи, когда вышла оттуда, нагнал ее. Вызвался проводить…

— Она не отдала, и ты ее…

Мирон вскочил, опрокинув стул и взорвавшись:

— Да! Да! Да! Не отдаст — уложи! Таков был приказ. Я мог его не выполнять, но я ненавидел ее! И Сашку! У которой тоже не оказалось документов. Ненавидел постоянную радость на их лицах, довольство, насмешки надо мной. А сами-то они кто? Дорогие шлюхи. Ненавидел за отказ. Я мечтал освободиться от этих уродов, втянувших меня в дерьмо, думал, получу бабки, уеду и больше никогда не вернусь сюда. Что ей стоило отдать? Беляева уже было не вернуть, а я жив! Но Зинка… Она сказала, что никто не получит «Сосны», так хотел Беляев! Я даже не помню, как это произошло, будто не я был, а кто-то другой вместо меня… Ничего не чувствовал, ничего… Только потом…

Он поднял страдальческое лицо, Лайма погладила его по щеке…

Теперь не Сеньков ехал на мотоцикле, а, можно сказать, мотоцикл на нем, ибо Алексей катил его по грязи, погружаясь по щиколотки. Это называется, застрял! Дождь почти прекратился, моросил слегка, но это ни в коей мере не облегчало продвижение по разбитой и размытой дороге, а до трассы…

Остановившись на перекур, Алексей достал мобильник:

— Денис, тут такое дело. Мирон свалил с базы, я прошмонал его комнату. Нет, ничего не нашел, но он забрал ноутбук и добротные вещи.

— А что тут такого?

— Да ничего, собственно. Но у него в другой сумке лежал охотничий нож, старый, я сделал соскобы, отнесу завтра на экспертизу. Так вот, сумка с тряпьем осталась в шкафу, консервный нож остался, а охотничий Мирон забрал.

— Полагаешь, двинул на дело?

Не понравился Алексею смешок Дениса, он и психанул:

— Кончай издеваться! Я, тупой и подозрительный, дело не исключаю, в отличие от тебя, умного. Мирон сорвался поспешно, доктор предположил, что к Лайме поехал, больше не к кому. И нож взял! Вдруг он и третью подружку пришьет? Может, у него шиза развилась на почве основного заболевания.

— Что ты от меня хочешь?

— Это другой разговор. Я хотел обогнать электричку по трассе и встретить Мирона, поехал короткой дорогой, да мотик здесь завяз, пока дотащу его… Ты смотайся к Лайме, проверь, как там она. Ну, на всякий случай, а? Возле ее дома и встретимся.

— Ладно, смотаюсь.

Алексей кинул прямо под ноги сигарету, надел перчатки, взялся за руль и начал толкать мотоцикл. Не бросать же его посреди сельского простора, народ наш обожает чужое, что плохо лежит.

Из машины не выходили, чего ждали? Вероника поглядывала в окно и давила зевоту, бессонная ночь брала свое. Не уснуть бы за столом, она приманка, следовательно, кругом враги.

Дождались. Джулая. Он уселся рядом и доложил:

— Все в сборе, я имею в виду наших, Клавдия здесь. Ульмер прибыл, его ребята в количестве трех человек сидят в машине.

— Ульмер не толстый, — завел старую пластинку Петя.

— Согласен, но это его парни похищали Веронику, — возразил Джулай. — Ильич, ты хорошо помнишь тех, кто за нами катался?

— А то, — сказал водитель. — У меня что на лица, что на расположение улиц память одна — крепкая. Стоит раз увидеть и — засело.

— Подойдешь к ребятам Ульмера, посмотришь на них, а Кнопка придумает, как выманить, верно, Кнопка?

— Да я их всех могу в наш фургон закинуть, — не хвастая, заявил тот.

— Всех не надо, одного бы. Да, кстати, Гоша здесь. Будем брать?

— На выходе, — коротко сказал Петя, дав согласие.

— Основная надежда на Клавдию, а там посмотрим. Прошу!

Вероника от их переговоров освободилась от оков сна, сидела и балдела: куда она попала! На сходку, стрелку? Живой-то отсюда выберется?

К ресторану в стиле «кирпичная пагода», вела извилистая дорожка, вымощенная каменными плитами. Петя предложил руку. Что ж, сегодня она его дама, ей положено за него держаться, по пути он наставлял:

— Соблюдай два правила. Первое: от меня ни на шаг, ты не должна оставаться одна. Если я буду вынужден отойти, приставлю к тебе Сему.

— А вдруг мне в туалет, пардон, захочется?

— Пойдешь туда вместе со мной или Семой, поняла? Я не шучу.

— Поняла. Ну и жизнь у вас… красочная. Второе правило?

— Не делай лицо, будто идешь на бал к сатане. Это всего лишь крестины или повод собрать друзей.

— Друзей? — хохотнула Вероника. — Мне показалось, здесь собираются бандиты всех мастей.

— Я похож на бандита?

— Похож, — вздохнула она. — Еще как!

В гардеробе Вероника сняла плащ и шарфик, расстегнула на пиджаке пуговицы, одернула его и оглядела себя со всех сторон в зеркале. Махнув рукой, мол, сойдет и так, повернулась к Пете, а он вдруг уставился на нее обалдело. Ага, наряд не понравился. Она приняла оборонительно-агрессивную позу, уперев руки в бока, приподняв подбородок, выпалила с негодованием: