На Миллионной улице террорист бросил велосипед у дома 17, в котором размещалось Английское собрание, и вбежал в подъезд. Однако через несколько минут он сделал попытку покинуть здание, натянув поверх тужурки первое попавшееся пальто. Его попытались задержать красноармейцы – даже не по обоснованному подозрению, а просто дляя проверки документов. Тут у террориста не выдержали нервы, он открыл пальбу, но был обезоружен.

Убийца оказался неким Леонидом Каннегисером, студентом Политехнического института. Одно время, при Керенском, был юнкером Михайловского артиллерийского училища, членом партии так называемых энэсов – народных социалистов. Двадцатидвухлетний террорист был весьма способным, подающим надежды поэтом. О мотивах покушения Каннегисер на допросах говорить не захотел. Отказался он и назвать сообщников.

В этот же день, в 7 часов вечера, странная, предельно экзальтированная молодая женщина, бывшая эсерка и политкаторжанка Фанни Каплан после митинга на бывшем заводе Михельсона дважды тяжело ранила Ленина. Каплан также отказалась дать какие–либо показания. (Тогда, в восемнадцатом, да и в последующие годы, оба теракта и руководители страны, и ВЧК, и средства массовой информации, и официальная историческая наука связывали друг с другом как звенья одной цепи, как запланированные эпизоды организованного антибольшевистского заговора. Однако никакой связи, даже косвенной, между обоими терактами установить так и не удалось. Более того, сегодня многие авторы ставят под сомнение, что в Ленина достаточно метко стреляла полуслепая Каплан, к тому же когда уже начало смеркаться.)

Оба покушения власть расценила как открытие белого террора и не нашла ничего лучшего, как на удар ответить во сто крат более сокрушающим ударом. Вывод был ошибочен: ни Каннегисер, ни Каплан не были связаны с какими–либо серьезными контрреволюционными организациями. Столь бурные, переломные моменты в истории, какими были в России 1917–й и последующие годы Гражданской войны, способны порождать массовые акты террористов–одиночек, которые вполне могут быть расценены как целенаправленные, спланированные, хорошо организованные действия заинтересованной стороны, спецслужбы или даже иностранной державы.

Так и произошло в августе—сентябре 1918 года. 2 сентября Всероссийский центральный исполнительный комитет, заслушав сообщение председателя ВЦИК Якова Свердлова, принял резолюцию, в которой были следующие слова: «На белый террор врагов рабоче–крестьянской власти рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и ее агентов».

Эмоционально можно понять настроение, душевное состояние людей, принявших эту резолюцию, а также последовавшие за этим постановления, в которых было прямо указано, как, против кого конкретно и в какие сроки, разумеется, самые сжатые, должно осуществить акции красного террора.

Уточняющих инструкций было предостаточно, но суть их сводилась к одному: все лица, причастные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам, подлежали расстрелу.

Белый террор – не вымысел коммунистов. Это историческая реальность. Его жертвами стали тысячи и тысячи безвинных людей, не только большевиков, а обычных рабочих и крестьян. Но жестокость одной воюющей стороны никак не может оправдывать ответную, тем более удесятеренную, жестокость другой. В данном случае в массовых репрессиях вообще не было необходимости, поскольку оба покушавшихся – и Каннегисер, и Каплан – были схвачены по горячим следам, на месте преступления. При правильно проведенном следствии вполне можно было разобраться, либо это акты экзальтированных одиночек, либо за ними стояли конкретные контрреволюционные организации. Увы! По сей день оба покушения остаются не расследованными до конца – слишком многое упущено.

В те страшные недели осени восемнадцатого года в числе расстрелянных были и настоящие контрреволюционеры и заговорщики, но основная масса жертв была казнена без малейших к тому оснований, по пресловутому классовому признаку. Иначе говоря, в вину ставились не действительно совершенные преступления, но сам по себе факт рожденияя в семье, принадлежавшей до революции к привилегированному классу или сословию.

Но еще более ужасно другое – репрессии восемнадцатого стали предвестником, «моделью» во сто крат более страшного, уже куда более массового Большого террора образца 1937 года, жертвами которого были уже не только реальные и мифические «враги народа», но и сам народ, в том числе и те искренние идеалисты от революции, что свято верили в ее великие цели, в построение солнечного и счастливого социалистического будущего. Впоследствии большевики сотворили почти чудо – в исторически кратчайшие сроки создали великое государство, достигли неслыханных высот в науке, культуре, народном образовании, сокрушили гитлеровскую Германию, первыми в мире послали человека, разумеется, члена Коммунистической партии, в космос.

Казалось, казалось, казалось…

Бетон фундамента воздвигнутого ими здания был замешен на крови… Потому оно было обречено – не на разрушение извне, а на саморазрушение. Что и произошло в 80—90–х годах XX века.

…Рассказывая Рейли об обстановке в Петрограде, Грамматиков рвал какие–то бумаги, рвал и тут же сжигал клочки.

– Вам не следует возвращаться к Елене Михайловне, – предупредил он.

– Я осведомлю кое–кого о случившемся, – ответил Рейли, – и немедленно отправлюсь в Москву. Главные события развернутся там.

Еще с вечера Рейли договорился с капитаном Кроми о встрече в ресторане Палкина. В условленное время капитан не пришел. В отдельном кабинете ресторана Рейли прождал еще полчаса. Кроми не появился. Тогда Рейли решил покинуть ресторан и пройти мимо английского посольства, чтобы убедиться, что там все в порядке.

Подойдя к знакомому зданию на Дворцовой набережной, Рейли увидел толпу зевак и отряд красноармейцев. Стоял грузовик. Рядом на тротуаре лежали тела двух убитых чекистов – Шейнкмана и Янсона.

Кто–то тронул Рейли за рукав. Оглянувшись, узнал случайно знакомого красноармейца.

– Здравствуйте, товарищ Релинский. Вот как неудачно получилось… Отстреливался, гад. Вон он лежит…

На лестнице, у двери лежал Кроми… В чем в чем, но в личной храбрости боевому офицеру, подводнику, кавалеру многих орденов было не отказать.

Дело в том, что, располагая реальными данными об участии иностранных дипломатов и Рейли в контрреволюционном заговоре и ошибочно связывая его с терактами Каннегисера и Каплан, ВЧК решила, пренебрегая нормами международного права, провести обыски в помещениях дипломатических представительств, прежде всего Великобритании и Франции, а также в квартире, занимаемой Лок–картом в Москве.

Капитан Кроми, выполняя свой служебный и воинский долг, оказал вооруженное сопротивление и в ходе перестрелки был убит.

В такой обстановке Рейли не стоило и помышлять об установлении связи с питерскими заговорщиками. Надо быстрее убираться из Петрограда. Здесь его знают слишком многие.

Рейли направился на вокзал. Путь ему преградила красноармейская цепь. Отступать было поздно. С независимым видом он подошел к проверяющему документы и показал свой пропуск. На удивление, его тут же пропустили.