и потратить немало времени, прежде чем я действительно научусь видеть.

– Но сейчас меня интересует то, что происходило на вспаханном поле, и особенно – все то, что делал союзник, – сказал дон Хуан. – Он дал тебе знак. Когда он пошел к тебе, я повернул твою голову не потому, что этот союзник был для тебя опасен. Просто лучше подождать. Ты ведь никуда не спешишь. Воин никогда не бездельничает, но никогда и не торопится. Встретиться же с союзником без должной подготовки подобно встрече нападающего льва своим пуканьем.

Метафора мне понравилась. Мы оба от души рассмеялись.

– Что случилось бы, если бы ты не повернул мою голову?

– Тебе пришлось бы сделать это самостоятельно.

– А если бы я этого не сделал?

– Союзник пошел бы к тебе и напугал бы тебя до полусмерти. Если бы ты был один, он мог бы тебя убить. Тебе не следует бродить в одиночку по горам или пустыне до тех пор, пока ты не научишься защищаться. Если союзник поймает тебя одного, то вполне может сделать из тебя отбивную.

– А что означали его действия?

– Взгляд означал приглашение. Потом он показал, что тебе нужен ловец духов и нужна сумка, но не из этой местности – его сумка была из другой части страны. Три большие глыбы – это три камня преткновения на твоем пути. Тебе определенно в наибольшей степени должны способствовать овраги и водные каньоны – союзник показал тебе подходящий овраг. Все остальное было подсказками, чтобы ты смог его найти. Я знаю, где находится это место, и в скором времени мы туда съездим.

– Ты хочешь сказать, что пейзаж, который я видел, реально существует?

– Разумеется.

– Где?

– Этого я тебе сказать не могу.

– А как мне найти это место?

– Этого я тебе не скажу. Но не потому, что не хочу, – я просто не знаю, как тебе объяснить.

Я спросил, что означало появление того же самого пейзажа перед моими глазами потом, в комнате. Он засмеялся и изобразил, как я хватался за его ногу.

– Это было подтверждением того, что союзник ждет тебя. Он хотел убедиться в том, что хотя бы один из нас – ты или я – знает, что он тебя приглашает.

– А как насчет его лица?

– Оно знакомо тебе, потому что ты знаешь этого союзника. Ты уже видел его. Возможно, что это – лицо твоей смерти. Ты испугался, и это было ошибкой. Он ждал тебя, но, когда он появился, ты поддался страху. Хорошо, что я был рядом и успел тебя ударить, иначе он обратился бы против тебя. И это было бы вполне справедливо, потому что союзник – это сила, а для того, чтобы встретиться с силой, человек должен быть безупречным воином, иначе сила может обернуться против него и разрушить его.

Дон Хуан отговорил меня возвращаться в Лос-Анджелес на следующее утро. Видимо, он считал, что я еще не совсем восстановился, и настоял на том, чтобы я сел в комнате лицом на юго-восток, чтобы сохранить силу. Он сам уселся слева от меня, дал мне мой блокнот и сказал, что на этот раз я его поймал: он должен не только быть рядом, но и разговаривать со мной.

– Когда настанут сумерки, я еще раз должен устроить тебе «водную процедуру», – сказал он. – Ты еще недостаточно твердый, поэтому сегодня тебе нельзя оставаться в одиночестве. Я посижу с тобой до обеда, и к вечеру ты уже будешь в значительно лучшей форме.

Его озабоченность меня обеспокоила. Я спросил:

– Что со мной?

– Ты постучался в дверь к союзнику.

– То есть?

– Сегодня нам нельзя говорить о союзниках. Давай сменим тему.

Если честно, то мне не хотелось разговаривать. Меня охватывало все возрастающее беспокойство. Дону Хуану ситуация явно казалась комичной – он хохотал до слез.

– Только не говори мне, что, как только возникает необходимость в разговоре, тут же выясняется, что тебе нечего сказать, – засмеялся он с веселым блеском в глазах.

Его настроение подействовало на меня успокаивающе.

Однако интересовало меня сейчас лишь одно – союзник. Его лицо было очень знакомым, но я не знал его и никогда до этого не видел. Тут было что-то другое. И как только я начал думать о его лице, на меня обрушилась лавина посторонних мыслей. Казалось, что-то во мне знало секрет, но не позволяло остальным частям моего существа подобраться к его осознанию. Странно знакомое лицо союзника… Ощущение было настолько жутким, что вогнало меня в состояние ужасающей меланхолии. А дон Хуан подлил масла в огонь, сказав, что это, возможно, – лицо моей смерти. Это добило меня окончательно.

Я отчаянно хотел задать вопрос на эту тему, однако явственно ощущал, что дон Хуан каким-то образом меня сдерживает. Я сделал пару глубоких вздохов и выпалил:

– А что такое смерть, дон Хуан?

– Я не знаю, – ответил он с улыбкой.

– Я имею в виду – как бы ты описал смерть? Твое мнение. Я думаю, у каждого есть определенное мнение по поводу смерти.

– Не имею понятия, о чем ты говоришь.

У меня в багажнике лежала «Тибетская книга мертвых». Я решил использовать ее в качестве предмета обсуждения, поскольку в ней речь идет как раз о смерти. Я сказал, что хочу почитать ему оттуда, и встал, чтобы сходить за ней. Но дон Хуан велел мне сидеть и сам принес книгу из машины.

– Утро – плохое время для мага, – объяснил он свой поступок. – Ты еще слишком слаб, чтобы выходить из моей комнаты. Здесь ты защищен. Если ты выйдешь отсюда, то вполне можешь столкнуться с чем-нибудь ужасным. Союзник может убить тебя на дороге или где-нибудь в кустах, а когда твое тело найдут, то решат, что ты погиб в автокатастрофе или умер при невыясненных обстоятельствах.

У меня не было ни настроения, ни желания с ним спорить, поэтому все утро я просидел, читая и разъясняя ему главы из «Книги мертвых». Он внимательно слушал, не перебивая. Дважды я ненадолго прекращал чтение, пока дон Хуан ходил за водой и продуктами, но как только он освобождался, мы продолжали свое занятие. Казалось, что ему очень интересно.

– Я не понимаю, почему эти люди говорят о смерти так, словно она похожа на жизнь, – мягко сказал он.

– Может, так они ее понимают? Как ты думаешь, тибетцы, писавшие эту книгу, были видящими?

– Вряд ли. Если человек видит, то для него все равнозначно. Если бы тибетцы могли видеть, они понимали бы, что ничего не остается прежним. Когда мы видим, нет ничего известного, ничего, что осталось бы в том виде, к какому мы привыкли, когда не видели.

– Но видение, наверно, не одинаково для всех?

– Не одинаково. Но это все равно не означает, что жизнь имеет какое-то особое значение. Для видящего ничто не